— Кирьяна.

— Это жигана, что ли, жалеть? — Увидев, что Сарычев говорит всерьез, Тачка расхохотался. — Так чего же его жалеть-то?

— За что же ты жиганов так не любишь? — спросил Сарычев, заранее зная ответ.

Старый уркаган только невесело хмыкнул:

— Видно, тебе, начальник, на каторге не доводилось бывать, если ты об этом спрашиваешь. Жиганы такой народ, что за копейку готовы собственную мать продать. А про чужого и говорить не стоит!

Сказано это было с откровенной лютой злобой. Верилось, что Иннокентий знает, о чем говорит.

— А если бы это был урка?

— Ну, начальник, — изумленно протянул Тачка, откинувшись на спинку стула. — А ты как думаешь? Даже если бы ты из меня клещами слова тащил, я бы все равно ничего не сказал!

Верилось, что так оно и было бы.

— У меня к этим жиганам свой счет! Сколько они уркачей порешили, что и не сосчитать. Упокой господи их душу! — Он размашисто перекрестил широкую грудь.

— Ты же не просто так пришел, наверняка торговаться будешь?

— Хе-хе-хе, начальник, а то как же. Уж больно не хочу где-нибудь в сырой камере богу душу отдавать.

— Значит, освободиться хочешь?

— Верно, начальник, откинуться хочу. Я ведь вам и не нужен. Мое время ушло. На что я сейчас способен? У какой-нибудь бабульки кошелек тиснуть. А вот такие, как Кирьян, без револьвера на улицу не выходят.

— За что тебя взяли?

— А за что сейчас берут? — пожал плечами старый уркач. — Ясное дело, что ни за что! Извини меня, начальник, но раньше в каждом аресте какой-то смысл был. Задерживали меня только за дело. Спер чего-нибудь, так тебя в околоток тащат. А сейчас что? Оцепили весь базар и повязали правого и виноватого. Вот с тем и сижу.

Сарычев усмехнулся:

— Так тебя, значит, на базаре сцапали? Что же ты там делал, квашеной капусткой, что ли, торговал?

— Язва ты, начальник! — укорил его старый уркач. — Жить-то мне как-то надо. Я же не святым духом питаюсь. Если мне что и перепало, так только самая малость, чтобы с голоду не сдохнуть. Ты же сам знаешь, нам, уркачам, богатства не нужно. Мы не жиганы! — Вроде бы и сказано это было негромко, но комната мгновенно наполнилась ненавистью. Вдохнешь разок — и почувствуешь на губах ее горьковатый привкус. — А только за горсть меди тоже подыхать не хочется. Так что скажешь, начальник? Я тебе — Кирьяна, а ты мне — свободу?

— А ты не боишься, что обману?

Старый уркач отрицательно покачал головой:

— Не боюсь… Был бы на твоем месте кто-то другой, может быть, и опасался бы. Ты — идейный! Сейчас таких немного. Если слово дал, так обязательно выполнишь. Это другие из-за корочки в легавые идут, а ты по убеждению. — Расхохотавшись, он добавил: — Всех преступников переловить хочешь.

— Хорошо. Убедил. Говори!

На лице уркача мелькнуло облегчение. Расправились даже морщины, а глубокий шрам выглядел теперь не столь безобразно. Но это продолжалось какое-то мгновение, на Сарычева вновь взирали твердые, бескомпромиссные глаза старого уркача.

— В Марьиной Роще он бывает. Там весовые жиганы по пятницам собираются. Малину держит тетя Елизавета… Чужих никого не пускают.

— Даже с рекомендациями?

— В такие хаты только проверенные ходят. Они друг друга по несколько лет знают, многие на чалке сошлись. Вот тебе и рекомендации! А кроме того, вокруг постоянно чиграши пасутся. Если залетного заприметят, сразу маханше донесут.

— Как же его взять?

— Там вы его не возьмете. Уйдет!

— И что же ты предлагаешь?

— Загодя нужно брать. Обычно Кирьян ночью подходит, часам к двенадцати. По улице ходит редко, идет всегда дворами, чтобы не засекли. Там переулочек небольшой имеется, вот там его и надо перехватывать.

— А тебе-то откуда известно об этом доме?

— Кхм, кхм, — смущенно откашлялся Иннокентий Герасимович. — Прежде эта Лиза — моя маруха была, пока с жиганами не сошлась. Иной раз и сюда малявочку напишет… Знаю…

— Значит, должок вернуть хочешь?

— Понимай, как знаешь. — Заметив во взгляде Сарычева настороженность, старый уркач поторопил: — Ты бы меня, начальник, не очень долго задерживал, уж больно мне домой охота!

— А дом-то у тебя есть?

— Уголок имеется, есть где старость провести.

— Хорошо, — сдался Сарычев. — Но мы тебя отпустим только после того, как Кирьяна возьмем.

— Эх, товарищ чекист, — скорбно вздохнул старый урка. — Вижу, что не доверяешь ты мне. Ну что ж, сходи, проверь…

В эту ночь уснуть Сарычеву так и не довелось. Добравшись до своего дома на попутной пролетке, он усталым шагом направился в подъезд. Двор был темен, только падал из крошечного окна на последнем этаже свет, бледным покрывалом ложился на землю и, обламываясь о бордюр, заползал на тротуар.