Кучер, услышав строгий наказ, наподдал по крутому мясистому крупу. И все-таки гнетущее чувство не оставляло Кашина. Сарычев топтался совсем рядышком с опасными местами. У Ивана Емельяновича за время их разговора не раз возникало чувство, что чекист знает больше, чем спрашивает.

Вот сейчас возьмет и спросит: а где тот топорик, с которым ты душегубствовал?

Не спросил. Распрощались чуть ли не по-дружески.

— А чего так долго держали? — чуть погодя спросил Гурьян.

— За жизнь говорили.

— Вот оно что.

— Ох и насолили нам эти жиганы!

— Голову бы оторвать за такие вещи! Не спросясь грабить начали. Их-то Чека вряд ли доищется, а вот нас трясет. Я ему еще представлю счет! — зло пообещал Иван Емельянович. — По полной ответит! Ведь в магазин обещали товару дорогого привезти, думали, сразу все и возьмем! А оно вон как обернулось. Кто же знал, что они уже подкоп роют!

— Надолго мы затаились? — спросил Гурьян. — Поиздержался я, хотелось бы поживиться.

— Да ты из кабаков не вылезаешь, — зло сплюнул Емельяныч. — Вот и поиздержался. Все деньги себе в рот влил!

В последнее время Кашина одолевали дурные предчувствия. Слишком много всего навалилось, надо бы затаиться. Поберечься. Будучи человеком суеверным, Емельяныч внимательно прислушивался к своему внутреннему голосу. Беседа с Сарычевым тоже не была случайной. Это был своего рода знак, который следовало учесть.

А тут еще одно — утром он повстречал человека, который показался ему очень знакомым. Весь день он ломал голову, пытаясь вспомнить, где же мог его видеть. Но все тщетно! Образ человека с каждым часом все более размывался и ускользал, а скоро был вытеснен новыми переживаниями. Но неприятное ощущение от встречи осталось.

— Где Кирьян может добро прятать?

— Я думаю, что у бабы своей, — подумав, ответил Гурьян. — Я его к ней пару раз подвозил.

— Проверим… Вот что, Гурьян, уроешь этого Кирьяна! — приказал Емельяныч. — Я ведь не зря к нему тебя приставил. Уж больно много он нам пакостей доставил. Еще неизвестно, как это для нас обернется.

— Как скажешь, Иван, — буркнул кучер.

— Давай к Фролу заедем, а уж там покумекаем, что нам дальше делать!

— Хорошо, — согласился Гурьян. И звонко щелкнул кнутом.

Таким возбужденным Сарычев видел Кравчука едва ли не впервые — оказывается, он может быть и таким, — и это открытие удивило его. Он поднялся и подошел к окну. Встречаться взглядом с Кравчуком не хотелось, Игнат опасался, что тот может почувствовать его настроение.

Слегка подавшись вперед, Федор докладывал:

— У Марии Сергеевны с этими убийцами личные счеты. В ее квартире мы обнаружили целую картотеку, оказывается, она давно его выслеживает. Собирает материалы, опрашивает людей в тех местах, где были совершены массовые убийства. У нее имеется даже карта, на которой нанесены места этих преступлений. Вот так!

— Почему же она нам не сказала об этом?

— Не знаю. Может, сама хочет докопаться.

— Ждать больше не стоит, его нужно брать!

Звонок телефона показался неожиданно громким. Подняв трубку, Сарычев ответил:

— Слушаю… Как ушел! Эх, Мирон! Я же сказал не упусти его, смотри в оба… — Положив трубку на рычаг, Сарычев объявил: — Кашин ушел. Немедленно поднять всех!

— Есть! — Федор встал и быстро вышел из кабинета.

Сарычев прошелся по кабинету. Вот куда тебя, девонька, занесло. Взяв телефонную трубку, он набрал номер Феликса Эдмундовича.

— Дзержинский! — услышал он суховатый голос Председателя ВЧК.

В самый последний момент Сарычев раздумал. Некрасиво получается, смахивает на мелкую мужскую месть. Разберемся как-нибудь иначе. И он решительно положил трубку.

С невысокого холма, заросшего кустарником, хорошо просматривался большой, крепкий дом, огороженный высоким забором. Хозяйство было в полном порядке. Всякий гвоздь был вбит с толком, одного взгляда было достаточно, чтобы понять — труда здесь вложено много, а стало быть, и добыча должна быть изрядной.

— Сколько же их там, Гурьян? — спросил Емельяныч.

— Всех и не сосчитаешь, — развел руками кучер. — Наверное, человек одиннадцать будет, а то и больше.

— А не жалко тебе их? — спросил Фрол, нескладный мужичонка небольшого росточка, на его впалых щеках виднелись рытвинки от оспы, узкий лоб рассекал кривой продавленный рубец.

— Что-то ты жалостливый стал, Флор, прежде я не замечал за тобой такого, — зло улыбнулся Емельяныч.

— Ладно, пошутил я, — закряхтел Фрол, съежившись.