— Евдокия Васильевна, а не могли бы вы сказать, что за люди были эти Завьяловы?

Приложив руку к груди, женщина сказала:

— Ничего плохого про них сказать не могу. Сергей Павлович ученый был. А жена его, Полина Михайловна, нигде не работала, все больше дочуркой занималась. Хозяйство у них было большое, прислугу держали.

— А Марию, дочку их, вы помните?

— Так вы по поводу Марии, что ли? — подозрительно спросила Евдокия Васильевна.

— Не совсем так, мы интересуемся всей семьей Завьяловых. На их имя поступила крупная сумма, а мы и не знаем, как ее передать, — легко соврал Кравчук.

Лицо Евдокии Васильевны скривилось от зависти: «Везет же некоторым».

— Хм… Только ведь они все по заграницам разъехались. Никого не осталось. Последним Сергей Павлович уезжал. Уж как не хотел! Но вот тоже…

— А вы хорошо помните Марию, дочку ихнюю?

— Как же ее не помнить! — удивилась женщина. — Я ведь ее вот с таких лет знаю. Хулиганка была! Вон по той трубе спускалась, — показала она на водосточную трубу.

Кравчук удивленно покачал головой. Сейчас бы она по ней не спустилась.

Ржавая, практически лишенная крепежей, искривленная на стыках, водосточная труба напоминала гигантскую анаконду, заползавшую на крышу. Да, обветшало все.

— Отчаянная, — согласился Кравчук.

— Не то слово! Мужики-то ее ждут, подхватывают и куда-то по революционным делам волокут.

— А что же она за человек — Мария?

— Даже как-то сказать трудно, — чуток подумав, сказала Евдокия Васильевна. — Быстро она как-то повзрослела, особенно после того случая, что с ней в деревне произошел.

— А что за случай-то? — насторожился Федор.

— Вы разве ничего об этом не знаете? Раньше об этом очень много писали.

— Не могли бы напомнить?

— Когда она у родственников в Медведкове под Москвой гостила, то на них убийцы напали.

— Что вы говорите!

— Всех повырезали, а вот ей повезло. Не заметили в потемках.

— Впервые об этом слышу. Вы не могли бы поподробнее рассказать?

— А чего тут рассказывать-то, — пожала плечами женщина. — Лет десять назад это было. Сидят они за столом, обедают, и тут к ним в избу жандарм стучится. Открыли они дверь. С жандармом еще два человека было. Сказали, что ищут прокламации революционного толка. Тогда ведь все искали… В избе в это время четверо мужиков было, тетка Марии — Анастасия с четырьмя дочерьми, вот они всех их связали. Маришка-то девка шустрая была. Когда их связывали, она в соседней комнате под кроватью пряталась. Они ее так и не заметили. И оттуда видела, как убивцы всех топорами стали крошить. Такой крик, говорят, стоял! Ей-то повезло, под кроватью-то был ход в подпол, вот она туда и юркнула с перепугу. Да так и пролежала там в углу в обмороке. Вот с того времени она очень изменилась. Все говорила о том, что обязательно разыщет тех людей, что тетку Анастасию с дочками порубили. А потом она как-то сразу повзрослела и скоро замуж вышла.

— А кто у нее муж был?

— Солидный такой мужчина, — уважительно протянула женщина. — Представительный. И вроде из богатых… Ребенок у них родился. Сынок…

— А куда же потом делся этот ребенок?

— Вот этого я не знаю, — приложила женщина ладонь к груди. — Но поговаривали, что его Полина Михайловна, мать ее, за границу с собой взяла.

— Спасибо, вы нам очень помогли.

— А если Мария объявится, что ей передать? Сколько денег-то дают?

Евдокия Васильевна оказалась ценным собеседником и теперь вправе была ожидать ответа на свой вопрос.

— А вы не беспокойтесь. Мы ее сами разыщем, — как можно искреннее улыбнулся Федор и, попрощавшись, отправился ловить пролетку.

Когда он рассказал о том, что узнал в Питере, Сарычев тут же отправил его в Медведково. Утром следующего дня Кравчук был уже там.

Село, похоже, уменьшилось наполовину. Избы, в своем большинстве заколоченные, стояли почерневшие, со слепыми глазницами окон. Не слыхать было веселого побрякивания пустых ведер, женского смеха, ребячьего гомона, только собака в конце села гавкнет сдуру, да и умолкнет, пристыженная тишиной.

Потоптавшись у руин барской усадьбы, Кравчук пошел к крепкой, строенной в двенадцать венцов избе. Через невысокий забор было видно, что хозяйство не бог весть какое, но коровенка явно имелась.

Распахнув калитку, Федор вошел во двор. Из конуры, грохоча тяжелой цепью, выбрался старый облезлый пес. Сурово глянув на вошедшего, он обнажил желтоватые клыки, поседевшие брыла нервно дернулись. Лениво тявкнув хриплым басом, он постоял еще с минуту и, потеряв к вошедшему интерес, достойно удалился в конуру.

Дверь распахнулась, и на крыльцо, глядя на Кравчука недоверчивым взглядом, вышел мужчина лет сорока в потертом овчинном тулупе.

— Вы кого-то ищете?

Физиономия у мужика простоватая, но его выдавали глаза — умные, всеподмечающие.

Вынув удостоверение, Кравчук показал его и представился:

— Кравчук. Из Чека.

Вчитываться в документ крестьянин не стал. Но заинтересованный взгляд колюче зацепился за золотое тиснение.

— Кхм… Ко мне?

— Нет, я бы хотел расспросить вас об Анастасии Завьяловой. К ней еще племянница из Петербурга приезжала — Мария. Может, помните?