Шрифт:
Вот как надо было ответить.
– Привет, Руб.
– Привет, Кэмерон.
Мы стоим, привалившись к стене, и солнце на горизонте вопит от боли. Горизонт медленно заглатывает его, пожирает целиком. Все это на глазах у города, в том числе – у меня и Руба.
Разговор.
Я говорю.
– Ты думаешь, правда есть где-то девочка, как ты говорил?. И ждет меня?
– Может быть.
По далекому небу размазаны огонь и кровь. Я наблюдаю за ним.
– Правда, Руб? – спрашиваю я. – Ты думаешь?
– Должна быть… Может, ты чумазый и не крутой, и не особо удалый, но…
Он не заканчивает фразу. Стоит и смотрит в вечер, и мне остается только догадываться, как он мог бы продолжить. Надеюсь, там осталось «но у тебя большое сердце» или «но ты джентльмен».
Ничего, впрочем, не говорится.
Может, молчание и есть слова.
14
Когда привалишься к стене, а солнце садится, бывает, просто стоишь и глазеешь. Чувствуешь вкус крови, но не шевелишься. Как я и сказал, даешь говорить тишине. А потом возвращаешься в склад.
– Двадцать баксов чаевых, – сообщает мне Перри после матча, подавая пакет.
– Ха, – фыркаю я, – подачка от жалости.
– Нет, – предупреждает меня Перри.
Он всегда говорит так, будто предупреждает. В этот раз он как бы советует мне заткнуться и принять комплимент.
– Это подношение от гордости, – говорит Бугай. – Так пройти сквозь толпу. Они оценили это выше моей победы, выше Рубовой, выше всех побед вместе взятых.
Я беру деньги.
– Спасибо, Перри.
– У тебя еще четыре боя, – говорит Перри, – потом твой сезон окончен, понял? Думаю, ты заслужил передышку, – он показывает нам с Рубом листок бумаги, на котором у него турнирная таблица. В другой руке он держит календарь матчей. В таблице он показывает, где сейчас Руб: – Глянь, ты начал с опозданием на три боя, но по-прежнему на первом месте. Ты единственный ни разу не проиграл.
Руб тыкает в следующее имя.
– Кто это, Головорез Хэрри Джоунз?
– Ты с ним дерешься на будущей неделе.
– Хорош он?
– Ты его запросто уделаешь.
– А.
– Сюда смотри: у него два поражения. Одно – от того парня, с которым ты дрался сегодня.
– Да ну?
– Стал бы я иначе трепаться?
– Нет.
– Вот и помалкивай. – Перри ухмыляется. – Полуфиналы через четыре недели. – Усмешка сползает с его лица. В миг. Он теперь серьезен. – Но вот…
– Что? – спрашивает Руб. – Что?
Перри отводит нас в сторонку. Говорит медленно и от души. Я никогда не слышал, чтобы он так разговаривал.
– Только одна небольшая проблемка – в последней неделе перед полуфиналом.
Мы с Рубом рассматриваем календарь.
– Видите? – Перри тычет пальцем в «Неделю 14». – Я решил побыть немного сволочью.
Тут я вижу, о чем речь.
И Руб тоже.
– Ну, ты… – комментирую я, потому что вот на странице «Недели 14» в графе легковесов написано «Волф – Волф».
Перри поясняет:
– Извините, парни, но я тут ничего не мог поделать. Если братья дерутся, в этом всегда что-то особое, а я хотел, чтобы последняя неделя перед полуфиналом вышла памятной, – он по-прежнему говорит естественно. По-деловому. – Помните, я говорил, есть слабый шанс, что так получится. Вы сказали: не проблема.
– Ты не можешь подхимичить? – спрашивает Руб. – Переделать?
– Нет – да я и не хочу. Один хороший момент есть: матч будет здесь, дома.
Пожатие плеч.
– Ну что, все честно. – Брат смотрит на меня. – Тебя не смущает, Кэм?
– Да нет.
– Вот и ладно, – подводит черту Перри. – Я знал, что могу на вас рассчитывать.
После сборов Перри, как обычно, предлагает нас подвезти. Его голос мне как молотком по мозгам: мне еще довольно хреново после взбучки.
– Не, – Руб отказывается: – сегодня нет. Думаю, мы лучше прогуляемся. – И спрашивает меня: – Кэм?
– Ладно, чего б нет.
Хотя я думаю: ты, блин, рехнулся? У меня башка, по виду, попала в блендер. Но молчу. Мне кажется, будет здорово прогуляться с Рубом до дому.