— Сиди спокойно, охлади свою собственную задницу, — сказал Говард Хардоа. — Ты выкинул мой мяч, а меня так и подмывает приказать отрезать тебе мошну, но я понимаю, что это твое единственное семейное развлечение. Мы сделаем по-другому...

Вперед вышел один из спутников и приложил ко лбу Маддо Страббино клеймо: тот закричал от боли. Когда тавро было убрано, на коже осталась буква «Ф».

— Это первая буква пресловутого прозвища «Фимфл», — сказал Говард Хардоа. — Это будет меткой для каждого, кто, если я вспомню, упоминал эту кличку. Давайте следующим номером программы объявим этого тучного борова.

Блой Садалфлори был раздет догола, и на нем были вытатуированы буквы «Ф» по всему телу, кроме ягодиц, где Фимфл было написано полностью.

— Ты придерживаешься моды, — сказал Говард Хардоа, критически осмотрев его. — Когда ты будешь купаться в озере Скуни, и твои друзья спросят, почему ты пятнистый, как леопард, отвечай: «Я наказан за длинный свой язык!»

Эй, спутники, ведь верно! Пометьте-ка заодно и его язык, как и все остальное.

Итак, кто следующий? Эдвер Бисси? Вперед, пожалуйста... Помнишь Анжелу Дайн? Хорошенькую маленькую девушку из низшего сословия? Я восхищался Анжелой со всем пылом своего романтического сердца. Однажды, когда я стоял, разговаривая с ней, подошел ты и оттолкнул меня в сторону. Ты сказал: «Беги вдоль, Фимфл. Выбирай направление, Анжела и я пойдем другой дорогой». Я ломал голову над этим приказом долго и часто. «Беги вдоль...» Вдоль чего? Дороги? Воображаемой линии? Длинного пути? — Голос Хардоа был гнусавым и педантичным. — В этом случае мы упростим дело и вообразим беговую дорожку вокруг павильона. Ты будешь бежать по «длинному пути» «вдоль» этого курса, и мы узнаем, как правильно расставить акценты. Четыре собаки будут преследовать тебя и кусать за ноги, если ты станешь останавливаться. Эй, Эдвер! Дай нам посмотреть на пару быстрых ног, когда ты будешь бежать «вдоль». Жаль, что маленькой Анжелы здесь нет, чтобы повеселиться вместе с нами.

Спутники поставили Эдвера Бисси на курс и заставили бежать, а четыре гончих мчались сзади с рычанием и лаем.

Стоящий рядом музыкант пробормотал Герсену:

— Вы когда-нибудь видели подобное! Этот человек безумен, если устраивает такие представления.

— Будьте осторожны, — сказал Герсен. — Он слышит шепот, произнесенный десять минут назад на расстоянии мили. Пока он ведет себя еще благоразумно, он в хорошем настроении.

— Надеюсь никогда не увидеть его в ярости.

Программа продолжалась.

Олимпия Сметед назначила Говарду свидание в Блинник Понд Пикник Граунд. Говард протащился десять миль и ждал четыре часа только для того, чтобы увидеть, как Олимпия приехала в компании с Гардом Фориблимом.

— Теперь тебя доставят в отдаленное место, — сказал Говард Олимпии. — Ты подождешь до восьми утра, а потом прогуляешься пешком двадцать миль до реки Лиггал. Но чтобы ты навсегда запомнила этот случай, я придумал тебе наказание.

Олимпию раздели донага до пояса; одна грудь ее была выкрашена в ярко-красный цвет, другая — в ярко-синий, а дополнительно ей на живот была поставлена лиловая буква «С».

— Прекрасно! — вскликнул Говард Хардоа. — В будущем тебе будет затруднительно обманывать и пользоваться доверием молодых ребят.

Затем Говард сосредоточил свое внимание на Леопольде Фриссе, а Олимпия была выведена из павильона и унесена в ночь.

Леопольд обучал молодого Говарда целовать себя в зад. Теперь же шесть свиней были поставлены перед Леопольдом в соответствующую позу, и он должен был целовать каждую в анальное отверстие.

Ипполита Фауер ударила Говарда по лицу на парадном крыльце школы, и была отшлепана двумя спутниками, пока профессор Кутте играл на скрипке, чтобы заглушить ее крики.

Но долго он не выдержал. Кутте упал на колени, с трудом проводя смычком по струнам. Говард Хардоа с отвращением выхватил у него скрипку.

— Я выпил в пять раз больше тебя! — сказал Кутте он. — Ты хвастался компетентностью в музыке, а не можешь играть даже тогда, когда немного выпьешь! Я сыграю намного правильнее. — Он сделал сигнал спутникам, и те продолжали хлестать Ипполиту, которая возобновила свои крики, тогда как Говард играл на отобранной у Кутте скрипке. Он начал пританцовывать, продолжая играть, время от времени поднимая то одну, то другую свою длинную ногу и слегка притопывая ею, важно выступая вперед и подгибая колени; его глаза были полузакрыты, а лицо — неподвижно.

Сосед со смущением сказал Говарду:

— По правде говоря, он играет приятно... Уверенно, заметьте, как умело он акцентирует на криках женщины. Меня так и подмывает закричать «браво».

— Ему это было приятно, — сказал Герсен. — Но в малом, наверное, будет лучше не привлекать к себе внимание.

— Думаю, что вы правы.

Мелодия подошла к концу, и Ипполита вернулась в изнеможении к своему столу. Настроение Говарда Хардоа требовало музыки.

Он повернулся к оркестру:

— Теперь все вместе, с огоньком, редкостными тонами и точным исполнением, — «Удовольствия Поттивилла».

Герсен толкнул локтем музыканта:

— Какая флейта?

— С медной каймой.

Говард Хардоа топнул ногой, мелодия зазвучала. После первого куплета Говард потребовал тишины.

— Красиво, только красиво! Кларнет, более резко! Эй ты, на дудке, почему ты не играешь традиционное соло?

Герсен изобразил смущенную улыбку.

— Я плохо знаю эту партию, сэр.

— Тогда ты должен практиковаться в игре на своем инструменте.

— Я делаю все, что могу, сэр.

— Еще раз только поживее!