— Пристав один полицейский.

— Как зовут его, где он живет?

— Дак, это, барышня, — оборванец снова поскреб затылок, — запамятовал я, кажись.

Петровская открыла ридикюль и достала трехрублевую ассигнацию.

— Это освежит твою память?

— Вспомнил! — оживился оборванец. — Обличайло его зовут. А остановился он на постоялом дворе в Ротозееве. Это, — парень шмыгнул носом, — рублишком еще не пожалуете?

— Обойдешься, — твердо ответила Петровская и пошла по аллее обратно.

А оборванец, проводив ее взглядом, покуда она не скрылась из виду, сиганул в близлежащие кусты, развязал припрятанную в них котомку и принялся совершать над собой действия, которые не показались бы странными разве что только актерам, цирковым клоунам да еще отставному штабс-ротмистру Аристову. Парень стал дергать себя за нос, в результате чего нос значительно уменьшился, а в руках оборванца осталась гипсовая нашлепка. Затем он лишил себя хилой бороденки, усов, тщательно причесал волосы, стер с лица сажу, умылся из фляжки и как две капли воды стал похож на пристава Обличайло, коего в прежней личине не узнал бы и сам Артемий Платонович.

Скинув латаную одежонку и сложив все в котомку, пристав облачился в цивильное платье и скорым шагом направился в Березовку, где взял подводу и отправился в Ротозеево. Когда он прибыл на постоялый двор, то увидел в прихожей красивую даму с античными чертами лица, немного резковатыми, чтобы назвать ее лицо безупречным. Он уже хотел подняться к себе в нумер, как его остановил хозяин двора.

— Господин Обличайло, вас ожидает во-он та дама, — указал он на Петровскую, скромно сидящую на продавленном диване.

— Да? — выразил крайнее удивление Максим Станиславович и обернулся. — Прошу прощения, сударыня, у вас ко мне какое-то дело?

— Вы пристав Обличайло? — поднялась с дивана Петровская.

— Он самый, — по-военному подтянувшись, кивнул головой Обличайло. — Чем могу служить?

— Меня зовут Валентина Дмитриевна Петровская, — подошла она к нему. — И я хотела бы с вами поговорить.

— Ну что ж, пройдемте ко мне, Валентина Дмитриевна, — испытующе глянул на нее пристав, ожидая, что Петровская смутится и предложит поговорить где-либо в другом месте, дабы избежать двусмысленности своего положения. Ведь пройти прилюдно одной в нумер мужчины значило не избежать известных толков и пересудов. Однако Петровская только кивнула и спокойно поднялась с Обличайло в его нумер, так что ежели кто и смутился, так это был сам пристав Максим Станиславович.

Он даже не удержался и спросил:

— И вы вот так вот ходите одна, без компаньонки, горничной и даже слуги?

Обличайло почувствовал, как напряглась при слове «компаньонка» его гостья. Она даже бросила на него быстрый взгляд, но, не увидев в его лице и тени какого-либо намека, успокоилась.

— Я пришла со своим слугой, господин пристав, — произнесла она чарующим голосом. — Кроме того, вести себя подобным образом меня вынуждают особые обстоятельства, значение которых для меня много больше правил соблюдения принятых норм и приличий. Дело в том, что чиновник особых поручений Макаров, гибель и похищение вещей которого вы расследуете, был моим женихом. И я хочу свести счеты с его убийцами и найти похищенные им вещи. В частности, письма, которые могли бы пролить свет на личность убийцы или убийц. Впрочем, вы все это знаете от господина Аристова.

— А вы, я вижу, прекрасно осведомлены, — заметил Обличайло.

— Конечно, — пожала плечами Петровская. — Ведь я остановилась в усадьбе барона Дагера, где последние дни также проживает расследующий вместе с вами это дело господин Аристов. Он сам мне многое рассказал. К тому же вы тоже посещали усадьбу Дагера.

— Откуда же вам это известно, сударыня? Я вас совершенно не припоминаю. Хотя женщины с такой внешностью запоминаются.

— Вас видел мой слуга Прохор.

— Да, от вас ничего не утаить, — улыбнулся Обличайло. — Впрочем, — он сделался серьезным, и в его глазах появилось должное участие, — вы имеете полное право знать все о ходе нашего расследования. Говорите о вашем деле — я весь внимание. Если это в моих силах, буду рад вам помочь. Присаживайтесь.

— Господин пристав. — Петровская села на канапе и слегка отодвинулась, давая место присесть Обличайло. Пристав сел рядом. — Самым важным в похищенных преступником вещах моего жениха были письма. Пачка писем на польском языке, которым, кстати, я превосходно владею. Он вез их в Средневолжск, и из-за них, я теперь уже не сомневаюсь, он и был убит. И в этих письмах — разгадка личности убийцы или убийц. Мне надо прочитать их все. Часть писем найдена и в данный момент находится у меня. По поручению господина Аристова я делаю для него их подробный перевод. Но еще часть писем, и, надо полагать, наиболее важная, находится на руках некоего крестьянского сына Сеньки, спрятавшего их в роще. А вы его арестовали. За что, позвольте узнать?

Обличайло распрямился:

— За то, сударыня, что он ставил силки и западни в роще господина барона.

Женщина выглядела взволнованной.

— Я понимаю, но это же не из разряда тяжких преступлений?

— Нет, но ему грозит статья за браконьерство, — ответил безучастно Обличайло.

— Да ведь он мальчишка еще! — воскликнула Петровская. — Он просто не понимает, чего стоят его шалости!

— Все он понимает, — усмехнулся Максим Станиславович. — Говорят, молодой барон уже таскал его за вихры за такие вот шалости, предупреждал… Да и барон Андрей Андреевич только спасибо скажет, когда мы из его рощи этого Сеньку изымем.