Яся покрутилась вокруг машинки, наблюдая за работой, но быстро свыклась с мыслью, что контролировать мои швы не надо.

– Умело ты, быстро и ни одного лишнего движения, - оценила она скорость, с которой я стачивал кокетку с поясом.
– А у нас никто и не знает.

– И слава богу, - испуганно воскликнул я, - пусть так и остается. Мне ж девчонки проходу не дадут. Да что девчонки, ты Кузю представь. От этой так просто не отобьешься.

Яська захихикала, потом прищурилась с иронией:

– Что, и от Томы утаишь?

Я задумался, но руки машинально продолжали делать свое дело.

– Да нет. К новому году что-нибудь сошью в подарок. Вот только как снять с нее размеры тайком, чтоб сюрприз был?

Яся кивнула, принимая задачу, а затем повернулась, пристально разглядывая "Ригонду".

– Дюх, у тебя пластинки какие-нибудь есть?
– решилась наконец она.

– Там, внизу, выбирай, - махнул я в сторону тумбы.

Она выволокла стопку и некоторое время с азартом в ней копалась.

– О!
– отобрала один конверт, - Сальваторе Адамо! Можно?

– Ставь, конечно, - кивнул я, отстригая нитку.

– А как?
– она с опаской кивнула на проигрыватель.

– Смотри.

Я поднял крышку проигрывателя, затем осторожно взял диск за края и бережно опустил на резиновую подкладку вертушки. Вжал кнопку, и черное виниловое тело начало медленно и торжественно вращаться. Неторопливо провел от центра к краям кругляком с бархоткой, убирая редкие пылинки. Двумя пальцами осторожно приподнял звукосниматель и наклонился, прицеливаясь. Плавно, как пилот, нашаривающий колесами полосу, опустил, и игла поймала дорожку. В динамике мерно зашуршало.

Я замер, затаив дыхание. Ого, как давно я не слышал этого колдовского звука! Как тихий треск свечи настраивает нас на правду документа, так и этот, на первый взгляд - лишний шум, каким-то волшебным образом делает музыку настоящей. Есть в этом что-то от таинства рукоположения, передающего тепло ладоней Петра от поколения к поколенью - глубина дорожек винила так же напрямую восходит к дуновению воздуха у губ артиста; поэтому, слушая винил, мы ощущаем и жизнь, и теплоту.

Еще миг мы вместе нависали над плывущим по кругу диском, а потом серебряный голос прочувствованно вывел:

– Томбэ ля нэжэ...

– Тю нэ вьендра па се суар...
– на удивление ловко грассируя, негромко напела Яся, отступая к креслу.

Она уютно устроилась в нем, забравшись с обеими ногами, и прихватила полы халата коленями. Я встал к машинке напротив, и на музыку начал накладываться короткий стрекот челнока. Но Ясе это не мешало - она умиротворенно покачивала головой в такт и в некоторых местах чуть слышно напевала.

Эта элегическая расслабленность ее и подвела - пола халата предательски выскользнула и упала на пол, приоткрыв стройное бедро почти на всю его длину.

– Ой, - дернулась она, уловив мой сразу возгоревшийся взгляд.

– Ой, - повторил я, напрочь запарывая шов, - да чтоб тебя! Выгоню!

Яська торопливо вернула строптивую полу на место и укорила, глядя исподлобья:

– А вот на Тому так смотри.

– Всеядная я...
– предпринял попытку хоть как-то оправдаться.

– Хорошо хоть не плотоядная, - усмехнулась она, уловив отсылку к мультику.

– Природа наша такова, - и поспешил успокоить, - но ты не волнуйся, это контролируемо.

– А может, - лукаво улыбнулась, - я бы и хотела немного поволноваться.

И тут сквозь музыку мы расслышали донесшийся из прихожей негромкий хлопок.

Мы замерли, глядя друг другу в глаза, словно застигнутые на горячем любовники. Затем я опасливо двинулся на звук. Яська на цыпочках пристроилась за моим плечом.

Я осторожно потянул дверь на себя.

Первой мыслью было: "Нет. Этого просто не может быть. Мне привиделось", причем я был в этом абсолютно твердо уверен. Ну, не может, никак не может мама оказаться здесь и именно сейчас. Не может стоять в двух шагах, у двери в мою комнату, растерянно переводя взгляд то на меня, то на открывшуюся ей в глубине картину.

Я молча заглянул в свою берлогу, и мне тотчас захотелось зажмуриться, но зрелище уже успело впечататься в память со всей своей безжалостностью: белый передник был торопливо брошен поперек стола, а поверх него разметалось темно-коричневое платье, один его рукав белой кружевной манжетой тянулся к полу; вывернутая блузка краем зацепилась за спинку стула.

От красноречивости увиденного я впал в ступор.

– А меня, вот, с работы пораньше отпустили...
– как-то виновато сообщила мама.