— Ну, слава богу, повеселел! — сказал Тимур, глядя на улыбающегося Егора. — Срочно выпей, чтоб закрепить состояние. А вот и Пашка с рюмками вернулся.

— Я так и знал! — с упреком начал Паша, наливая себе текилы. — Удивительно, что вы все не выхлестали.

— Ты, Павел, сам виноват! Ты очень медлителен! С этим срочно надо что-то делать. — Андрей встал с дивана, высоко поднял рюмку и торжественно произнес: — Выпьем за то, чтобы с этого момента студенты юридического факультета пристальней следили за своей физической подготовкой! Машина, прощай, здравствуй, бег!

— Не надо про машины, для Егора это болезненная тема, — Тимур расхохотался. — Он меня чуть не съел, когда я заговорил о Катькиной проставе. Если бы вы не подошли вовремя…

— Я не понял. Что, планы меняются? Ну что ж! Прощайте, шампанское и красавицы, здравствуйте, текила и уроды! — Андрей наполнил рюмки. — За вас, друзья!

— Да я в жизни не поверю, чтоб Егор из-за Катьки парился. — Паша выпил и, закусив лимоном, продолжил: — Катька за ним как собачка бегает.

— Не помню, чтоб хоть одна баба меня так опускала… — Егор выпил и сквозь зубы проговорил: — Вот завела же, стерва! Сам такого от себя не ожидал! Вторые сутки не могу успокоиться!

— Катька тебя опустила? — Андрей взял Егора за руку и с преувеличенным участием продолжил: — Может, тебе с моей матушкой пообщаться? Она сейчас как раз сексопатологией увлекается, подскажет верный подход к Катерине.

Друзья расхохотались.

— Да пошли вы! При чем здесь Катя? — Егор злился все больше. — Девушка, принесите нам, пожалуйста, бутылку водки «Русский Размер». Будьте любезны! — крикнул он официантке.

— Ну и кто же эта коварная, из-за которой ты на друзей бросаешься? Открой нам ее имя! — все в том же шутовском тоне продолжил Андрей. — Мы отомстим за друга, которому нанесли оскорбление!

— Кончай, без тебя тошно! — Егор вылил в рюмку остатки текилы и выпил один.

— А если серьезно? Ты чего паришься? Какие проблемы? — Паша первым прекратил смеяться, заметив, что Егор не на шутку разозлен.

— Да никаких! — Егор закурил. Немного помолчав, он усмехнулся: — Забавно! Чувствую себя последним лохом! За это даже морду не набьешь! Полгода динамила, а напоследок еще и послала публично и эффектно!

— Кто она? — серьезно спросил Андрей, поняв, что Егору надо высказаться.

— Валя! Не трахнул я ее! Не трахнул! — Егор зло рассмеялся. — Что, удивлены? За полгода ни разу не трахнул! — он резко прервал смех. — Столько денег убил! Столько времени на эту стерву потратил! С Катькой теперь из-за нее напряги! И в результате чувствую себя полным лохом!

Он погасил в пепельнице сигарету и тут же прикурил новую.

— Вчера зашли к ее знакомым. Семейная пара два часа капала мне на мозги, с упоением объясняя, как прекрасно и недорого отдыхать в Крыму дикарями, — Егор снова зло рассмеялся. — Я невинно пошутил, предложив им поехать зимой на Кубу, где отдых, конечно, подороже, но климат поприятнее. Так они просто после этого истерику устроили! Хозяйка дома в слезах выбежала на кухню, а ее муж-очкарик набычился и покраснел как рак. А эта стерва стала извиняться за меня и практически вытолкала из квартиры! Я думал, что Валя оценила шутку и просто делала вид перед этими уродами! Так нет же! Сегодня я ей сам позвонил, а она сказала, что презирает таких людей, как я, и считает ниже своего достоинства поддерживать со мной какие бы то ни было отношения!

— Ты сам виноват. Трахнул бы сразу телку, не было б проблем ни с ней, ни с ее нервными друзьями. — Тимур небрежно кинул на стол ключи. — Исправь ошибку. — Он, прищурившись, посмотрел на Егора и, улыбаясь, добавил: — Отвезешь ее послезавтра прямо с утра ко мне на дачу. Отделаешь по полной программе так, чтобы все, что ни происходило с ней в будущем, было выше ее достоинства, — улыбка исчезла с его лица, и он очень серьезно добавил: — А чтоб ты не менжевался, считай это предложение спором. Срок исполнения — девятнадцатое.

— Ну вот, Егор, и твой заказ вовремя подоспел! — Андрей выбежал навстречу официантке, схватил с ее подноса бутылку «Русского Размера» и наполнил рюмки. — За спор!

— За спор. — Егор выпил. Немного помолчав, он взял со стола ключи от дачи Тимура и положил их к себе в карман. Усмехнувшись, он весело проговорил: — Ну а теперь можно и к Кате на проставу! «Русский Размер» никогда не подводит.

На город опустились сумерки, и только после этого Елизаров позволил себе переместиться из-под арочного навеса во двор. Вечер выдался теплый и совершенно безветренный. Владислав прошел к автомобильной стоянке, обогнул ее по периметру и опустился на пустую скамейку с отломанной спинкой. Прикуривая, он невольно обратил внимание, что его руки совсем не дрожат. Ни единого признака волнения. А ведь никогда прежде ему не приходилось никого убивать. Елизаров с детства не переносил никакого насилия. В школе не участвовал ни в одной потасовке, во время службы в армии принципиально выступал против дедовщины. Нет, на себе он, конечно, испытал все «прелести» дедовщины в первый год службы, но сам в «прессинге духов» участия не принимал. Не из того теста слеплен, что называется. А вот теперь…

Выпустив в сторону густую струю дыма, Елизаров посмотрел на часы. В принципе, он осознавал, что пришел слишком рано. Лерайский возвращался на квартиру чуть позже. Елизаров определил это, наблюдая за своей жертвой вчера и позавчера. Выходило, что бывший авиадиспетчер, уволенный с прежней работы, подыскивать себе новую пока не собирался. Образ жизни бездельника и тунеядца его вполне устраивал. Пил, мотался по друзьям, ходил выяснять отношения с бывшей супругой. Не далее как вчера Елизаров стал свидетелем безобразной сцены, когда Лерайский поцапался с новым мужем Ларисы. Так звали его бывшую… Елизаров расположился этажом выше в том самом доме, куда два дня назад он наведывался в качестве сотрудника биржи труда, и видел, как все трое, Лерайский, Лариса и коренастый розовощекий мужичок по имени Виталий, активно выясняли отношения на лестничной площадке перед дверью. Насколько Елизаров мог судить, речь у них шла о квартире. Вернее, о той доле с квартиры, которую требовал себе Лерайский. Елизаров с трудом сдержал себя, чтобы не вмешаться. Ему стало тошно от мысли, что человек, повинный в гибели его сына, может печься о каких-то материальных благах для себя лично.