Шрифт:
«Спасибо тебе, Иарра», – прошептала Элетия.
Утром она обнаружила, что взята под стражу. Двое Бессмертных встретили ее у дверей спальни и сопроводили в обеденную залу. Напрасно она возмущалась и требовала оставить ее в покое, требовала позвать Исхфана – эссардцы оставались глухи, как трупы. Римуш только нахмурился и сказал «Сама виновата»; потом, увидев, что Иарра готова лопнуть от негодования, смилостивился и приказал Бессмертным уйти. Те послушались – вышли за дверь и остались ждать с той стороны, а затем снова пристали к Иарре. Римуш с виноватым видом поцеловал ее и обещал поговорить с Исхфаном, а пока пусть Иарра идет в свою комнату. Он пришлет Ташу, чтобы ей не было скучно, к тому же так и вправду безопаснее для них обеих.
Стало понятно, что самозваный царь слишком боится потерять даже иллюзию своей власти, чтобы спорить со жрецом. Если бы сих пор она не знала, насколько плохо обстоят дела, этого хватило бы, чтобы понять и напугаться до полусмерти.
Масла в огонь подлила Элетия:
«Жрецы подозревают», – сказала она, пока Иарра шла по коридорам к своей комнате, а Бессмертные шествовали следом, так близко, что, будь они живы, она слышала бы их дыхание.
«Что они подозревают?» – ответ был ясен и так, но Иарра предпочла бы ошибиться.
«Что ты знаешь больше других и можешь быть опасна».
«Чем я могу быть опасна – им? Откуда им знать?»
Она ускоряла и ускоряла шаги, но Бессмертные не отставали.
«Кажется, мы сами виноваты», – сказала Элетия, и ее – редкий случай – поддержала Лада:
«Мы их недооценивали. Моя вина, я слишком верила, что они мне не ровня, и стала беспечна. Непростительная ошибка».
Ни разу до сих пор Сильнейшая не признавалась в ошибках. Иарра почти бегом заскочила в свою комнату и захлопнула дверь перед носом у Бессмертных.
«Лада! Что они могут мне сделать?»
«Думаю, сначала они попробуют выяснить, что ты из себя представляешь. А затем уже решат, стоит ли тебя убивать, – Иарра охнула, и Лада холодно уточнила: – Успокойся. Я не сказала, что им это удастся».
«Спасибо, утешила! Что же мне делать?!»
«Ты знаешь».
Иарра подошла к окну и отбросила штору, но во дворе тоже были Бессмертные. Казалось, они следят именно за ее комнатой. Она отшатнулась прочь от этих неподвижных взглядов.
«Освободить Имира? Даже если я соглашусь – как? Я здесь пленница!»
«Согласись!»
Это была просьба, требование, приказ. Элетия обдала ее такой же горячей надеждой:
«Скорее!»
Их настойчивость так страстно звучала прямо из ее мыслей, что легко было ошибиться, приняв ее за собственное намерение.
«Хватит быть такой нерешительной, Иарра!» – воскликнула Элетия.
«Ты думаешь, я – нерешительна? Нет! Все, чего я хочу – чтобы это закончилось, чтобы Арш стал таким же, каким был целую тысячу лет. Чтобы работали школы и библиотеки, и театры… и фабрики, и фермы. И чтобы энсы заседали в Палате. И никаких Бессмертных, забыть даже это слово! Вот, чего я хочу, а вы просите – выпустить Имира, и тогда прежнего Арша уже не будет никогда. Ведь он не оставит нас в покое, жить, как мы хотим, правда, Элетия?»
Она чувствовала, как Элетии хотелось солгать. Но та ответила:
«Это его мир. Он – Царь».
«И как только получит свободу, он захочет вернуть свое царство! Вот поэтому… – она хотела подойти к окну, вдохнуть воздуха, но вспомнила о Бессмертных и опустилась на стул. – Поэтому я его не выпущу. Я знаю, как вы этого хотите. Но я – Самурхиль, мой дед вырастил меня будущей энсой. Вы не заставите меня сделать ничего во вред Аршу».
«И увидишь, как он погибнет из-за твоей глупости», – подвела итог Лада.
«Нет, – упрямо сказала Иарра. – Арш переживал всякое. В него не раз входили враги и пытались его разрушить, в последний раз это произошло при жизни моего деда. Арш выстоял, выстоит и сейчас. Люди могут погибнуть, но город устоит».
«Если так, не жди от нас помощи, – сказала Лада. – Оставайся пленницей жрецов».
И Иарра осталась пленницей и жила последующие дни, затаившись и пряча свою магию, внешне покорная, внутри почти отчаявшаяся, против воли ощущая приближение чего-то, в сравнении с чем все прежние беды покажутся пустячными. То было предчувствие, рожденное магией, но что оно обозначало – Имира, или хладных демонов, или какую-то новую напасть – она не знала и боялась ошибиться, боялась, что именно она станет виновницей грядущего несчастья. По ночам, во сне, она спускалась в подземелье и освобождала его. То были просто сны, нашептанные ее прошлыми личностями, они ни к чему не побуждали, только лишали остатков душевного равновесия. В окна залетал зимний ветер с запахом обреченности. В эти дни она в последний раз боролась за возможность быть собой, Иаррой Самурхиль и никем другим и жить и в своем времени, в своем городе, встречая вместе с ним его беды, не прося помощи ни у других времен, ни у других миров. Лада и Элетия казались ей почти врагами. Римуш беспробудно пил. Первые дни приходила Таша, скрашивала Иаррино одиночество, но потом и она исчезла. Остались только предчувствия и сны.
Прошла неделя и половина следующей, прежде чем изменившийся ветер ненадолго прогнал тучи и просушил мокрые улицы, посеяв в ветвях ожидание грядущей весны, а Иарра получила весть, от которой ее борьба враз обрела смысл и отчаяние отступило. Об этом она не мечтала и даже не надеялась, и не поверила, пока ей не повторили несколько раз: энса Инсина вместе с наследником уехала из города.
Не просто уехала. Она сказала – и тому были свидетели, – что не вернется «в это проклятое место» никогда в жизни. Это было равносильно отречению от главенства над Домом и от места в Палате: энс, не живущий в городе, не знающий его нужд и не участвующий в управлении, не может оставаться энсом. Никаких сомнений, прецедент произошел совсем недавно, когда сбежавший во время первых столкновений с Бездомными Дурм был отлучен от своего поста единогласным решением Палаты, а на его место избран один из племянников. Старшая семья Эбратхиль была весьма плодовита, так что за претендентами дело не стало.