– Что же ты предлагаешь?

– Пусть забирает кота с собой! – выпалил Додик.

Из рук Рузанны выпала вырезка:

– Да ты что? Что мы детям скажем? Они же его любят!

– И я их люблю, – не сдавался Додик. – И не хочу, чтобы они стали погорельцами. Потому что нас сожгут к чертовой матери. Или пристрелят кота. Возьмете грех на душу?

Губы Додиковой жены затряслись, и она непременно расплакалась, если бы не Ануш. Старшая сестра, как и положено, оказалась мудрее младшей. Она положила руку на плечо Рузанне и тихо, но твердо произнесла:

– Я же говорила: это любовь с первого взгляда. Нельзя стоять у нее на пути, Рузочка.

– Этого кота мы взяли потому, что он тебе понравился, – дожимал со своей стороны Додик. – Тебе, а не детям. У них еще две кошки есть. И две собаки. И мы с тобой. И дедуля с бабулей. И любимая тетя Ануш. И двоюродные братья – Грачик и Фрунзик. И Ашот.

Напоминание о патриархе Ашоте, готовом проклясть все семейство, и решило исход дела.

– Пусть забирает. Я согласна, – сдалась Рузанна.

– Я с самого начала была согласна, – Ануш подмигнула Вересню и дурацкому парню. – Осталось только узнать, согласен ли Боря-джан.

Три пары глаз уставились на Вересня: умоляющие – Додика, вопрошающие – Рузанны и все понимающие – Ануш. А до Вересня только сейчас стал доходить смысл решения, принятого на импровизированном семейном совете: кажется, ему готовы отдать дурацкого парня! Прямо сейчас, без всяких предварительных условий. Первым желанием Бори было немедленно бежать вместе с Мандарином в охапке: вдруг семейный совет передумает? Но со стороны это выглядело бы глупо: здоровый тридцатишестилетний мужик пятится к калитке, крепко прижимая к себе кота.

Глупо и невежливо.

Нужно взять паузу и постараться, чтобы эти милые, чудесные люди не заметили его детского ликования.

– В принципе, я согласен, – прочистив горло, сказал Вересень. – Тем более, что мы с Мандарином нашли общий язык и подружились. И со своей стороны обязуюсь холить его и лелеять. Чтобы у меня ему жилось не хуже, чем здесь. Хотя это будет непростой задачей.

– Ты уж постарайся, Боря-джан, – снова всхлипнула Рузанна.

– Вот чего ты ревешь? – прикрикнул Додик на жену. – Не на войну кота провожаем! Все будет хорошо.

Упоминание о войне придало новое направление мыслям Рузанны:

– Работа у тебя опасная. Вдруг с тобой что-то случится?

– Да какая же опасная? – Вересень не на шутку перепугался, что дурацкого парня могут отнять. – Опасная у оперов. А у меня, в основном, бумажная. Протоколы, экспертизы, то да се. Не бей лежачего, короче.

– А в командировки ездишь?

– Раз в три года на три дня. Это максимум.

– Если что… Если командировка… Я могу с котом посидеть, – вклинился Додик.

– Тебе лишь бы из дому смыться, сиделец, – осадила мужа Рузанна.

А Вересень вспомнил о том, какое впечатление производит дурацкий парень на людей. И это – совершенно магическое – впечатление настолько сильно, что, если Вересень и впрямь отправится в командировку через год-другой, то очередь из желающих присмотреть за Мандарином растянется до Владивостока.

– Я бы хотел… Немного компенсировать расходы, так сказать. Вы ведь его в питомнике купили… Это, наверное, недешево.

– Совсем дурак? – повторил Додик уже знакомую Вересню фразу. – Мы котами не торгуем. Просто отдаем тому, кого он любит. Это правильно.

– Правильно, – вздохнула Рузанна.

– Правильнее и быть не может, – улыбнулась Ануш.

Через десять минут дурацкий парень вместе с Вереснем уже сидели в машине Додика. Кошачью метрику и ветеринарный паспорт Вересень сунул во внутренний карман пиджака, а на заднее сиденье Рузанна поставила пакет с «приданым» Мандарина: лоток, лежак, уже обжитой кенгурятник и любимая миска с надписью «dinner party».

– Я там консервы положила, – Рузанна вытерла глаза краешком кофты. – Телятина, тунец и курица с ананасом…

– Ладно. Долгие проводы – лишние слезы, – изрек Додик и завел двигатель. – От винта!..

Всю обратную дорогу он поглядывал на дурацкого парня, свернувшегося калачиком на руках Вересня, и через равные промежутки времени выдавал одну и ту же фразу:

– Ты смотри! Молчит!

И лишь на подъезде к «Академической», где Вересень оставил машину, неожиданно спросил: