Шрифт:
– Лариса, это не важно. Иван позднее куда-нибудь отлучался?
– В половину десятого я его за скотиной отправила.
– Он один за скотиной ходил?
– Нет. С Вовкой.
– А потом что было?
– Ничего. Он телят пригнал и поперся к Лыновым.
– Зачем?
– А спросите его! Захотелось! Не допил, наверное.
– В какое время это все происходило?
– Когда пригнал или когда поперся?
– И то и другое.
– Точно я скажу… Пришел он с луга в самом начале одиннадцатого, а ушел минут через пять. Скотину в сарай загнал и почти сразу ушел.
– А Мошкин этот, куда делся?
– Никуда он не делся! Так за Ванькой и таскался все время. Потом когда они с Лигани телят пригнали, Иван водички попил и повел Вовку домой.
– Вы же сказали, что он к Лыновым пошел?
– Он и пошел! А по пути Мошкина домой завел. Тот еле ноги уже переставлял. Он на Советской улице живет. До Лыновых там рукой подать.
– Номер дома не помните?
– Чей? Лыновых?
– Мошкина.
– Кажется двадцать первый. Или двадцать третий? – Лариса остановилась. – Нет, двадцать третий. Да, двадцать третий. Но это не Мошкина дом, а его матери. С тех пор как жена два года назад его из дома выгнала, так он у матери и живет.
– Он постоянно теперь у матери живет? Или, может, иногда к кому-нибудь на ночь заглядывает?
– Вы что имеете в виду? А-а-а! Какие бабы? Кому он нужен такой? Если бы…
– Спасибо, Лариса! – перебил ее Жарких. – Я все понял. Нужно бежать. Спасибо.
Старший лейтенант развернулся и быстро направился к стоянке. Дронова задумчиво посмотрела ему вслед. Словно почувствовав ее взгляд, он вдруг обернулся и поманил женщину рукой:
– Давайте я вас до дома довезу!
– Нет, нет! Спасибо, не надо, вы что! – Дронова испуганно замотала головой.
– Ну как хотите, – пожал плечами Жарких. – Пока!
Примерно через четверть часа он остановил машину у дома двадцать три по Советской улице. Открыв крепкие дощатые воротца, старший лейтенант осмотрелся. Небольшой двор был заасфальтирован. У крыльца на асфальте лежал резиновый коврик.
Чуть позади и правее дома находился, судя по всему, сарай. Одна из его трех дверей была открыта. Жарких, мягко ступая, подошел и заглянул в проем. В полутьме он не сразу разглядел перед собой человека. Тот, нагнувшись, что-то укладывал в мешок.
– Здравствуйте, хозяева! – с подчеркнутым энтузиазмом поздоровался старший лейтенант.
Человек резко, словно в испуге, повернул голову. Это был мужчина лет сорока пяти, худой, небритый, очень коротко остриженный.
– Здорово, гость, – процедил он настороженно.
– Мошкин Владимир? Я не ошибаюсь?
– Ну… Чего хотел?
Мужчина, уже не глядя на Жарких, торопливо затолкал в заскорузлый мешок сеть с привязанными к ней камнями-грузилами.
– Незаконным ловом занимаемся?
– Чего? Пошел ты… Чего надо?!
Мошкин поднялся с колен. Помещение для него было явно низковато. Старший лейтенант полез в карман за удостоверением.
– Полиция.
– Ну и что? Я жрать должен, полиция? Или как?
– Вам на еду не хватает вашей зарплаты?
– Кто меня на работу возьмет, когда молодых пруд пруди?
– Приношу искренние извинения за свой некорректный вопрос. Оставим эту острую тему. – Жарких примирительно поднял вверх раскрытые ладони. – Я ведь к вам зашел с другой целью.
– Чего еще?
– Давайте на солнышке с вами поговорим.
Мошкин, щурясь, вышел из сарая и вытер руки сзади о рубаху, которая и без этого давно нуждалась в стирке.
– Ну?
При ярком солнечном свете Вове Мошкину можно было дать уже лет так пятьдесят, а то и все пятьдесят пять. Жарких стал прикидывать, как к нему лучше обратиться. Просто по имени – вроде уже поздновато, хотя и модно, а «господин Мошкин» будет звучать, пожалуй, издевательски…
– Владимир… Как вас по отчеству?
– Ну, Андреевич…
– Я вас вот о чем хотел спросить… Вы можете вспомнить позапрошлый понедельник? Это было тридцатое мая.
– А что?
– Так можете или нет?
– А чего его вспоминать?
– Надо кое-что выяснить.
– Про кого? – насторожился Мошкин. – Я стучать…
– Зачем стучать, Владимир Андреевич? Я пошел вам навстречу – не заметил одну вещь в вашем сарае, и вы сделайте мне одолжение.
Тут Жарких обратил внимание на татуировку на левой кисти Мошкина. Надпись «Байконур» была сделана пусть и коряво, но с претензией на художественность. Старший лейтенант посчитал это хорошим поводом для установления более доверительных отношений с собеседником.