Оливейра вошел в кафе «Альмендра» и приблизился к столику, за которым возле неподвижной и сонной Хуаны Манагуа сидел Октавио де ла Маса.

Подскочившему официанту он сказал:

— Двойной охен.

Когда официант отошел, Октавио вынул из кармана газету «R.L.T.M.» — официальный орган Доминиканской партии. Название газеты складывалось из четырех букв, являющихся инициалами диктатора: Рафаэль Леонидас Трухильо и Молина и одновременно было сокращение девиза пользующейся некоторым влиянием, впрочем, единственной правящей партии: Rectitud, Libertad, Trabajo, Moralidad R.L.T.M.

— Читал? — спросил он.

— Нет. Что ты там нашел?

— Хочешь посмотреть?

— Прочти вслух. Хуане тоже хочется послушать.

Октавио раскрыл газету на второй странице, свернул ее вчетверо и, положив перед собой на столике, вполголоса прочел:

«Вчера в середине дня трагически погиб летчик доминиканской авиакомпании, американский подданный Джеральд Лестер Мерфи. Обеспокоенные власти Доминиканской Республики энергично приступили к расследованию».

Манагуа вздрогнула. Ее тяжелые веки приподнялись, открыв слегка расширенные зрачки. Она поглядела на Октавио.

— Оливейра, — сказал Октавио, — о том, что ты сейчас услышишь, никому ни слова. Вчера я разговаривал с Мерфи. [6]

— Ты думаешь, он жив?

— Не знаю.

— Зачем они впутались в такую опасную историю? С ума сошли, что ли?

— Мерфи хотел уехать. Он спрашивал у меня, нельзя ли расторгнуть контракт. Он во что бы то ни стало стремился уехать.

— Мне он тоже об этом говорил.

— Когда?

— Последний раз неделю назад.

— Почему же ты ничего не сказал? Ты ведь знаешь, что обязан был так поступить.

— Октавио, не бери на себя слишком много. Я ничего не стал сообщать, так как объяснил Мерфи, что удирать нет смысла.

— Ты так убедительно объяснил, что позже он с тем же обратился ко мне.

— И ты… Мерфи подал официальное заявление?

— Нет. Он только спросил у меня, имеет ли право расторгнуть контракт или, по крайней мере, взять отпуск для свадьбы с Гарриэт.

— А ты?

— Я сказал, что он свободный человек, американский гражданин, и никто не может ему запретить…

— Октавио, но ты же знал, что это вранье. Он не мог уехать отсюда.

— Если бы я сказал, что ему никогда больше отсюда не удастся уехать, он немедленно удрал бы. А мы с тобой поплатились бы за это.

— И ты пошел к Аббесу.

— Да. Жаль, что ты меня не предупредил. После такого донесения и отца твоего, и сестру выпустили бы из тюрьмы. Аббес только ждал какого-нибудь доказательства твоей лояльности.

Оливейра отвернулся, поглядел на небо, потом на улицу и потянулся за рюмкой. Крутя ее в пальцах, он сказал:

— Не будем об этом говорить. Мне не нравится роль предателя.

— Речь идет не о предательстве, а о верности.

— Чтобы спасти своих близких за счет других? — спросила Манагуа. — Хулио не сможет заплатить такую Цену.

— А ты не вмешивайся, — сказал де ла Маса.

— Не будем об этом говорить, — повторил Оливейра. — Я считал, что Джеральда не тронут до приезда Гарриэт. Они собирались пожениться, и тогда нетрудно было бы выдумать сказку о том, что Мерфи ее соблазнил, обещал жениться, а потом бросил. Можно было бы написать: «Доведенная до отчаяния Клэр пришла к неверному любовнику и перерезала ему горло его собственной бритвой, которую предварительно захватила в ванной, — декламировал Оливейра, подражая стилю бульварной прессы. — При виде бьющей фонтаном из горла крови несчастная девушка обезумела и выбросилась из окна гостиницы; смерть наступила немедленно».

— У тебя слишком длинный язык, Хулио, — сказал де ла Маса.

— Но мой вариант получше вашего.

— У тебя язык в два раза длиннее, чем следует.

— Уж не собираешься ли ты сообщить об этом Аббесу?

— Я шучу.

— Октавио, почему ты притворяешься возмущенным? — спросила Манагуа. — Безусловно, им придется выдумать какую-нибудь басню о смерти Джеральда. Они вечно придумывают всякие небылицы.

— А ты не вмешивайся, — сказал де ла Маса.

Оливейра спросил:

— Что означает это сообщение о его смерти?

— Мы получили сведения о том, что Гарриэт не прилетит в Трухильо. Якобы она заболела на обратном пути, в Буэнос-Айресе. Мы послали туда человека. Как будто, Мерфи тоже собирался в Буэнос-Айрес, а телеграмму в Форт-Лодердейл во Флориде послал для отвода глаз. Туда на всякий случай тоже поехал наш человек. Гарриэт, очевидно, знает не меньше Мерфи, он все ей рассказал. Это никуда не годится. Галиндес еще у нас.

Оливейра с маху опрокинул в рот содержимое рюмки.

— Ты нервничаешь? — спросил де ла Маса.