Чиновник и Чу направились к выходу.

— Так я надеюсь, лейтенант, — заговорил, словно проснувшись, Берже, — что вы будете меня информировать. Очень интересно, чем же закончится ваше расследование.

Когда дверь рубки закрылась и трап остался позади, Чу негромко рассмеялась.

— Вы обратили внимание на эту его жвачку?

— Еще бы, — буркнул чиновник.

— Шаманское снадобье от импотенции. Готовится из травы, корешков, бычьей спермы и Бог еще знает какой мерзости. Вот уж правда, горбатого могила исправит. Знаете, а он ведь никогда не вылезает из этой своей конуры, даже спит там. Чем и знаменит.

Чу смолкла, заметив, что никто ее не слушает.

— Он где-то здесь, рядом. — Затаив дыхание, чиновник всматривался в темноту. — Прячется.

— Кто?

— Твой двойник. Шпаненок этот. Реконструируй генетический код, — обратился чиновник к своему чемоданчику, — а затем изготовь локатор. Тогда мы его быстренько.

— Запрещено, — невозмутимо отрезал чемоданчик. — Я не имею права пользоваться такой технологией на поверхности планеты.

— Вот же мать твою!

Воздух в узком проходе почти звенел от напряжения, как туго свернувшаяся, готовая к броску змея. А источник этого напряжения — лже-Чу, который наблюдает за ними из темноты. Наблюдает — и беззвучно смеется.

— Не надо. — Чу тронула чиновника за руку; глаза ее смотрели очень серьезно. — К противнику нужно относиться спокойно, безо всяких эмоций. Иначе он все равно что держит тебя за яйца. Расслабься. Смотри на все это как посторонний наблюдатель.

— Я не…

— … нуждаюсь в советах сотрудников провинциальной охранки. Знаю. — Чу ехидно ухмыльнулась, вся ее серьезность куда-то исчезла, вновь сменившись цинизмом. — Местные органы безопасности буквально всех планет славятся своей продажностью и неэффективностью. И все равно к моим словам стоит прислушаться. Я здешняя. Я знаю противника.

— Па — берегись!

Чиновник торопливо отодвинулся. Четверо мужиков вытаскивали из грязи тяжеленное бревно, явно намереваясь закинуть его в кузов грузовика. С лебедкой, установленной на том же грузовике, управлялась рыжая коренастая женщина. Везде, куда ни посмотри, царила, как принято выражаться в изящной литературе, мерзость запустения. Ни одного приличного здания — все домишки ободранные, сто лет не крашенные, щелястые, половина оконных стекол выбита. Северные стены облеплены коростой плотно сросшихся морских раковин.

Под ногами — слякоть. Чиновник скорбно осмотрел свои безнадежно загубленные ботинки.

— Что тут у вас такое? — спросил он.

С крыльца одной из халуп — лавки, если судить по вывеске — за погрузкой наблюдал тощий низкорослый старик, почти терявшийся в складках непомерно просторной одежды. И не поймешь, усмехнулся про себя чиновник, то ли хмырь этот усох в два раза, то ли хламида его выросла под животворными лучами местного солнца, или как там они его называют.

В левом ухе болтается серьга, миниатюрный серебряный череп — мирный деревенский лавочник был когда-то бравым космическим десантником; в левой ноздре сверкает увесистый рубин — ветеран Третьего воссоединения.

— Тротуар сдираем, — мрачно сообщил старикашка. — Самый взаправдашний морской дуб, да к тому же — мореный. Пролежал в этом болоте чуть не сто лет. Это дед мой мостил, когда поселка еще считай что не было. В те времена — грошовый материал, а через год сколько я спрошу за эти колобахи — столько мне и заплатят.

— А как тут у вас насчет лодку нанять?

—— А никак. Пристань всю порушили, так и лодок совсем не осталось. — Он кисло ухмыльнулся, любуясь ошарашенным лицом собеседника. — Пристань, она ведь тоже была из дуба. Вот ее и разобрали, месяц еще назад, чтобы успеть вывезти по железной дороге, пока не сняли рельсы.

Чиновник с тоской посмотрел на восток, вслед «Левиафану», почти уже скрывшемуся за горизонтом. Рой мошкары — то ли комаров, то ли еще какой гадости, — угрожающе крутившийся неподалеку, утратил почему-то агрессивные намерения и тихо, без излишней суеты, смылся. Мошкара, дирижабль, железная дорога, тротуар, пристань с лодками — Лайтфут не давал себя потрогать, ускользал из-под пальцев, подхваченный огромной, неудержимой волной. Чиновник почувствовал головокружение, легкую тошноту, его словно засосало в безвоздушное пространство, в невесомость, где перепутаны верх и низ и нет почвы под ногами.

Бревно шлепнулось наконец в кузов грузовика, сопровождаемое громкими, торжествующими криками. Женщина, управлявшая лебедкой, весело трепалась со стоящими чуть не по колено в грязи парнями.

— А платье у меня будет — вы все тут сдохнете. Вырез — вот досюда.

— Что, Беа, собираешься продемонстрировать нам свои сиськи, самый краешек? — поинтересовался один из парней.

— Краешек! — пренебрежительно фыркнула женщина. — Вырез почти до самых сосков. На выставке будут представлены товары, о существовании которых вы, пентюхи, даже и не догадывались.