Но это было давно. А каждый день живешь сначала…

— Вот так, — сказал я зеленому глазку. — Прайс — коммодор, а не понял. Он, видишь ли, снял с себя ответственность за жизнь команды. За мою жизнь! И за возмещение убытков…

— Юнга?

— Есть.

— Вы о чем-то говорили?

— Нет, — сказал я. — Все в порядке, товарищ командир! — И, поглядев на зеленый глазок, закончил почти шепотом: — У нас корни в земле. Ясно?

Потом взглянул на часы — пора…

«Вымпел-три» мой вызов прохлопал — пропустил свою очередь отвечать.

— Сапог! — тихо сказал я. Не в микрофон, конечно.

«Вымпел-четыре» вылез в эфир, немного подождав, за «Вымпелом-два». Потом ответили пятый и шестой.

Когда шестой сказал последнее слово: «прием», я стал ждать. Сейчас «Вымпел-три» должен отозваться.

Но в наушниках было пусто, только треск и шипение.

— Вымпел-три, Вымпел-три, Вымпел-три, — раздельно выговорил я в микрофон. — Как меня слышите? Я — Вымпел-один. Не слышу вас, не слышу. Отвечайте. Прием…

У меня отлегло от сердца, когда раздался вдруг щелчок — кто-то включился, кашлянул.

— Вымпел-три, Вымпел-три, Вымпел-три! — забубнил монотонно. — Я — Вымпел-пять. Как меня слышите? Вас вызывает Вымпел-один. Первый зовет! Почему не отвечаете? Прием…

Пусто.

Я проверил настройку, пощелкал выключателями, хотя точно знал, что рация у меня в порядке. И другие ведь ответили… Но мне и нужно было все проверить, чтобы убедиться: сейчас — уж на этот раз обязательно — третий услышит меня и ответит тоже.

— Вымпел-три! Вымпел-три! — сказал я в микрофон, просительно глядя на пульсирующий огонек индикатора. — Вымпел-три! Я — Вымпел-один. Как меня слышите? Не слышу вас, не слышу. Прием.

Треск и шипение в наушниках стали другими, теперь это была пустота, неудержимо наполнявшаяся тревогой, пустота, в которую напряженно вслушивались вместе со мной радисты на всех наших катерах. Когда я замолкал, они ждали. Но кто-то не выдерживал первый, и за ним — по очереди — начинали звать остальные. Разные голоса, я знал их все, но одного голоса не было.

Я звал, глядя в равнодушный глазок индикатора, переставая его видеть, и против воли все сильнее чувствовал каждый удар по кораблю, все напряженнее ловил каждое его движение. И уже не мог простить себе, что обозвал замолкнувшего радиста сапогом.

— Вымпел-три, Вымпел-три…

Пустота росла, пухла. Она захватывала все и проникала всюду. В ней надежнее, чем в океане, исчезали голоса, люди и корабли, с ней нельзя было бороться…

Командир шагнул ко мне:

— Дайте микрофон.

Я поверил, что чудеса бывают. На голос командира исчезнувший катер отзовется.

— Вымпел-три, — спокойно сказал капитан-лейтенант. — Я — Вымпел-один. Попробую вызвать вас на ключе. Переходите на радиотелеграфную связь. Волна сто восемь. Повторяю…

— Есть, понял! — сказал я, бросаясь к люку в радиорубку.

Передатчик нагревался долго. Я нажал на ключ, настраиваясь на волну сто восемь, и в наушниках наконец возник свист, мгновенно усилился до предела, оглушил.

Ответит…

Я был уверен, что теперь «Вымпел-три» ответит. Стал выстукивать его радиотелеграфные позывные.

И никаких чудес!

Океан сошел с ума, но «Вымпел-три» ответит. И все это сумасшествие кончится. Шторм выдохнется, ветер наконец сорвет себе глотку, а если нет, и не надо! Мне-то в конце концов нужен только ответ на вызов.

Я услышал его. Едва выключил передатчик и повернул верньер настройки приемника, в наушниках поскакала, радостно захлебываясь, морзянка — радиотелеграфные позывные «Вымпела-три».

— Есть! — заорал я в открытый верхний люк. — Есть, товарищ командир! Отвечает!.. Радиограмма, сейчас…

Потом выбрался с принятой радиограммой наверх.

Потом смотрел в зеленый глазок и вызывал по микрофону всех:

— Я — Вымпел-один. Я — Вымпел-один! У третьего вышла из строя рация УКВ. Все в порядке, в общем. Пока не исправят, связь с Вымпелом-три на ключе, волна сто восемь. Как поняли? Прием…

— Вот вам аппаратура! — ворвался голос. — Виноват… Вымпел-один, Вымпел-один. Я — Вымпел-два. Вас понял. Волна сто восемь. Понял вас, прием.

— Вас понял. Порядок. Прием.

— …Я — Вымпел-четыре, вас понял… Прием…

— …Испугался? Я тоже. Я — Вымпел-шесть.

— Вымпел-шесть! — сказал я. — Разговоры в эфире!

Кто-то хохотнул в микрофон.

Зеленый глазок стал расплываться, превращаясь в звездочку с длинными дрожащими лучами.

Я вытер глаза.

Спать… Еще немного, и я буду спать. Раздетый, под одеялом — по-настоящему спать! И во сне не надо будет ни во что вслушиваться, а если и вздрогну, то сразу вспомню, что нет никакого шторма и корабль стоит, опираясь бортом о берег.