Правительству Николая Романова нужна была Дума как ширма для внутреннего, и особенно для «внешнего» употребления. При всяком затруднительном случае, ведь, можно было сослаться, что такой-то закон, особенно ненавистный трудящимся массам, одобрен «представителями народа». И еще того важнее — за границей, когда нужно было хлопотать (а это приходилось делать частенько) о новом иностранном займе, царскому правительству, очень важно было иметь в руках этот козырь: займы правительства одобрены-де «представителями народа», и потому нечего опасаться за целость и сохранность денег, одолженных царю.

Реакционные III и IV Государственные думы с успехом выполняли эту предназначенную для них постыдную роль ширмы, прикрывавшей насилие и мракобесие царского самодержавия.

Дума фактически стала одной из опор власти Николая Романова.

И вот в глухом провинциальном городишке никому неведомый до тех пор «С. Киров» осмеливается разоблачать бутафорскую роль мнимых «представителей народа». Он помещает в газете статью, в которой заявляет, что «на спине России взгромоздился такой «парламент», в котором большинство одарено одной добродетелью: прекрасно владеть «резиной» /Прозрачный намек на то, что многие депутаты Государственной думы участвовали в организации еврейских погромов/, что «паяцы вроде Пуришкевича играют роль посланников народа», что «страна должна принимать законы из рук людей, достойных, быть может, какого угодно звания, но только не звания народных представителей».

Киров указывал в статье на «удивительную способность политических деятелей, сидящих направо», «перекрашивать себя в случае надобности».

«Это депутатское хамелеонство объясняется тем, — продолжает Киров, — что огромное большинство наших депутатов, в силу многих условий, имеет весьма отдаленное отношение к населению… поэтому на всякое свое поведение они смотрят с точки зрения «как прикажете».

Понятно, человека, нападающего на одну из опор царского самодержавия, ожидала самая суровая кара.

Против автора статьи и издателя газеты возбуждается уголовное преследование. Прокурор владикавказского окружного суда ведет следствие, которое тянется полгода. Но тут подоспел «высочайший манифест» по поводу 300-летия дома Романовых, и окружный суд постановил дело производством прекратить, а вещественное доказательство (конфискованный номер газеты «Терек») — уничтожить.

В августе 1914 года Россия вступила в мировую войну. Против меньшевистско-эсеровского отречения от революции и предательского лозунга о сохранении «гражданского мира» во время войны большевики выдвинули лозунг «превращения войны империалистической в войну гражданскую».

Годы империалистической войны были годами все усиливающейся нужды и лишений для широких масс рабочих и крестьянской бедноты как по всей России, так и особенно на Северном Кавказе, где основная масса так называемого «иногороднего» крестьянства и горских народов жила и до этого в самых тяжелых условиях.

Терская область /Терская область включала в свои границы почти весь нынешний Орджоникидзевский край (без северо-восточных районов бывшей Ставропольской губернии), а также нынешние автономные советские социалистические республики: Северо-Осетинскую, Кабардино-Балкарскую и Чечено-Ингушскую/ считалась казачьей областью, хотя казаков там было менее одной пятой всего населения и вдвое меньше, чем горцев.

Накануне империалистической войны 1914–1918 годов терское казачество владело 60 % годной для обработки земли, в разное время отнятой казаками у горцев. По официальным данным за 1916 год, на одну мужскую душу казачьего населения Терской области приходилось 14,4 десятины земли, на горца — всего около 4 десятин, большая часть которых была негодна для обработки. Значительную часть населения составляли крестьяне, так называемые «иногородние», которые, как правило, своей земли не имели, а арендовали ее у богатых казаков на кабальных условиях или батрачили у этих казаков, подвергаясь жестокой эксплоатации. Особенно тяжело было с землей в горной Чечне, горной Осетии, Ингушетии и Дагестане.

Вообще казаками были заняты лучшие, плодороднейшие земли, а худшие — каменистые, малодоступные, с трудом поддающиеся обработке, — были оставлены горской бедноте.

К тому же казаки были освобождены от налогов, и вся тяжесть обложения падала на горцев, которые официально на чиновничьем языке именовались «проживающими на территории Терского казачьего войска».

Неуклонно проводя руками казаков и чиновничества политику ограбления горских народов, царское самодержавие оставляло их в полной темноте и невежестве. Своей письменности у горских народов не было. Грамотность же на арабском языке была, конечно, недоступна огромному большинству населения. Как правило, грамотными (и то относительно) были только муллы. Например, в Чечне грамотных насчитывалось менее 1 % (0,8 %) всего населения.

Загнанные в горы «туземцы сельского сословия», как именовали горцев на своем суконном языке царские колонизаторы, вынуждены были искать какого-то выхода, так как земли местами нехватало для пятой части горского населения. Местные кустарные промыслы, и без того слабые, приходили в упадок, не выдерживали конкуренции с развивавшейся в России крупной промышленностью. Горцы массами уходили на отхожие промыслы, где выполняли самую грубую, черную работу.

Но в горах все же оставалось слишком много людей, у которых не было порой даже кукурузной лепешки. На казачьи станицы никогда не прекращались набеги, в горах никогда не прекращалась вооруженная борьба.