Патрик остался на берегу стеречь вездеход и добывать пиво для смытия своего позора, а мы отправились сопровождать пациента. Убедившись в том, что он удобно устроен в каюте под присмотром здешнего санитара, мы вышли подышать на палубу. То есть вышел, конечно, я — напарница привычно восседала в левом нагрудном кармане.

Свежий ветерок трепал мне волосы. Пахло речной водой, нагретой жестью палубы и чем-то специфически корабельным. Облокотившись о заграждение, я наблюдал за тем, как пятнышко росло, превращаясь… в остров? О, нет!

Больниц я на своём веку перевидал всяких. Огромные, из стекла и стали, современные корпуса ведущих клиник; типовые панельные и кирпичные здания городских и районных больниц; особняки прошлых веков, чьи стены хранят память о вошедших в историю знаменитостях; бревенчатые домики сельских стационаров чистые и ухоженные либо полуразвалившиеся и доживающие последние дни; брезентовые палатки полевых госпиталей. Побывал раз даже в лечебнице, оборудованной в двух квартирах первого этажа обычного городского дома. Но больница Озёрного края являла собой нечто удивительное.

Представьте себе корпус старого корабля, или, скорее, баржи, прочно растянутый на четырёх массивных якорных цепях. На палубе настелены неохватные брёвна огромной длины, далеко свешивающиеся за борта судна.

А на этих брёвнах, как на помосте, выстроен в хаотичном беспорядке целый город цепляющихся друг за друга, громоздящихся одно на другом безо всякой системы строений самых разных форм и размеров. Материалы, использованные для строительства, изумляли многообразием — от досок и фанеры, кирпича и бетона до рифлёного алюминия, листовой жести и пластика.

Общая картина более всего напоминала попытку трёхлетнего ребёнка соорудить домик из разнокалиберных и разноцветных кубиков, результатом чего стала неустойчивая и безобразная, ни на что не похожая куча. Надо полагать, новые помещения пристраивались на протяжении многих лет в соответствии с текущими потребностями безо всякой оглядки на эстетические свойства. Было очень странно, что баржа до сих пор не затонула или не перевернулась под тяжестью сооружённой на ней конструкции.

— Там, под днищем, пришлось намыть искусственную мель, — пояснила мне мышка.

— Для чего ж такие старания? Не проще ли было перенести клинику в другое место? Тем более, как я слышал, это предлагали сделать неоднократно.

— Не проще. У них есть свой огромный резон. Приедем — покажу.

Буруны под носом катера начали спадать, и посудина приткнулась бортом к дощатым мосткам, нависающим над водой. Высота их была рассчитана так, чтобы палуба судна оказалась вровень с настилом. Команда закрепила канаты на массивных чугунных катушках и поволокла носилки в жестяную галерею приёмного покоя, протянувшуюся по всей длине носовой части больницы.

Передача больного дежурному хирургу не заняла много времени. Тот лишь устало поёжился, потёр лицо и молча принялся заполнять историю болезни. Которого по счёту искалеченного бомбёжкой привезли мы ему сегодня?

— А теперь пойдём полюбуемся на главную местную достопримечательность, пригласила меня Люси.

По узеньким досточкам, огороженным хлипкими верёвочными леерами, мы обогнули плавучее строение, перебравшись на корму. Здесь имелось нечто вроде небольшой палубы, крытой выгоревшим брезентовым тентом. От палубы вниз вели широкие сходни прямо к… чуть не сказал — к воде, но это было не так.

Значительную площадь водоёма, не меньше теннисного корта, занимала неслыханная в этом мире диковина — толстая искрящаяся льдина, не тающая каким-то чудесным образом. Границы ледяного поля обозначали яркие оранжевые вешки. На холодной ноздреватой поверхности я различил ровные ряды идеально круглых прорубей, в которых тяжко плескалась тёмная поверхность озера.

Сосчитав лунки, числом девяносто шесть (шесть рядов по шестнадцать), я углядел рядом с каждой вмороженный в лёд белый конус с номером, имеющий на своей вершине кольцо. К кольцам были привязаны длинные верёвки, на конце верёвок — вёдра. Одна, самая дальняя от нас, прорубь не имела ни ведра, ни номера на конусе.

Мимо нас взад-вперёд сновали люди в белых и голубых халатах или зелёной хирургической форме с различными ёмкостями в руках; бережно наполняли свою посуду из дыр во льду, не погружая её туда, но аккуратно зачерпывая воду ведром и затем переливая. По тому, с каким напряжением они волокли тару обратно, казалось, что набранная ими жидкость значительно тяжелее обычной озёрной Н2О. В этом занятии угадывалось существование какого-то порядка: медики не хватали первое попавшееся ведро, но уверенно проходили к определённой лунке и, если она оказывалась занята, ждали.