Карпенко Александр
Шрифт:
— Нам остаётся одно из двух — либо поднять лапки и ждать, что с нами будут дальше делать, либо рвануть вперёд внаглую — авось да проскочим. Если мы им зачем-то нужны, могут и не подстрелить.
— А ну, да вдруг? Вот просто от досады?
— М-да…
Молчавший до сих пор водитель повернулся в нашу сторону:
— Есть и третий вариант. Вы дуйте в лес, а я останусь. Люське спрятаться несложно, а ты, Шура, уж как-нибудь. Во всяком случае, шансов больше. Были б ноги, я б и сам попробовал.
— Подыхать-то вместе веселей, поди.
— Подыхать, может, и веселей. А ты уверен, что подохнешь? Деда из Выселок помнишь?
Меня передёрнуло. Я снова глянул в окно. Десантная цепь приближалась. Крепкие парни двигались мягкой неспешной поступью хищников, уверенных, что добыча загнана в угол и деться ей некуда. Нилыч извлёк из ящика бутылку виски.
— Давай, сынок, на посошок дёрнем…
Нож, подсумок, автомат. Люси — в один карман. Деньги-в другой. Пожрать? Здесь только мухе на закуску. Наручники на месте? На месте. Да на кой чёрт они мне! Просто рефлекс, будь он неладен. А что это я в халате-то? В нём бегать несподручно. Виски — в рот. Утёрся рукавом. Патрон — в ствол. Зачем это Нилычу револьвер? От такой армии не отстреляться.
— Ясно, не отстреляться. Самому маслинкой закусить.
Молодец, Нилыч. Чуть не в гробу, а шутить пытается. Может, остаться?
— Не дуркуй, Шура. Хлебни ещё — и пошёл. Хлебнул. Горькая, падла!
— Ну, давай, Нилыч. Я не прощаюсь. Бог даст, свидимся.
— Ага, свидимся. На том свете — обязательно.
— Ты там местечко потеплей забей, я скоро. Вот только пробегусь сперва.
— Да ты не спеши. Туда не опаздывают.
Хлопок по подставленной ладони. Прыжок в дверцу, кувырок. На ноги — и ходу к спасительным деревам. Сзади клочьями летит взорванный очередью с вертолёта дёрн. Кто кому место занимать будет?
Парус сорванный над водой Белой чайкою. В синем воздухе пахнет бедой Мы отчаялись. Не грусти, мой дружок, не грусти Ветер ласковый. Что кого-то удастся спасти Это сказки всё. Никакой не поможет святой, Ни вся троица. Гладь сомкнётся над головой, Успокоится. Что горит огонёк родной? Зря он светится. Забросают холмик землёй Вот и встретимся.Рывок в сторону. Пробежка. Кувырок. За взгорок — притаиться. Что? Хрустят ветки под чьими-то ногами. Туда — короткую очередь. Откатиться. Вскочить на ноги. Снова бегом. Грохнуло слева. Упасть на бок. На карачках — в овражек. Ссыпаться на дно. Притихнуть. Снова хруст совсем близко. Очередь на звук. По овражку — ползком. Быстрее. Ещё быстрее. Глина на брюхе. Глина на морде. Автомат скользит в руках. Норка. Не влезть, не спрятаться. Высунуться над краем. Прямо-сапоги. За сапог — рукой. Рывок на себя. В нору головой родимого. Прикладом по шее. Бегом, пока другие не подошли. Вон из оврага — и в папоротники. Снова ползком, за гнилое бревно. По бревну — тупой стук. Труха в морду. Откатился. Затаился. Шепоток на ухо:
— Сань, я, пожалуй, тут останусь.
— Что такое, начальница?
— Ты меня убьёшь, к чёрту. Всё время катаешься, валяешься, кувыркаешься, и всё на меня упасть норовишь. У меня, похоже, уже пара рёбер сломана. Я здесь схоронюсь как-нибудь. Живы будем, встретимся.
— И правда. Тебя здесь не найдут, а я мишень удобная. Дуй, Люси.
Мышка выскользнула у меня из кармана, забежала на плечо. Задержавшись на мгновение, пощекотала щёку усиками. Нежно, аккуратно. Поцеловала?
— Я пошла. Не сердись, Шура.
— Счастливо, Люси. Привет нашим. Спасибо за всё, мне хорошо с тобой работалось.
— Аналогично. Удачи.
Моя маленькая начальница исчезла в траве. Через мгновение её светлый костюмчик уже было невозможно различить в переплетении сочных стеблей. Господь тебя храни, Люси. На том свете… Впрочем, кто его знает, есть ли у мышек рай? Хотя душа у них точно есть.
Недовольные голоса совсем рядом. Потеряли? Нет, топают в моём направлении вполне уверенно.
Ползком. Бегом. Кувырком. На четвереньках. И снова ползком и бегом, бегом и ползком. Сердце разбухло, распирая грудную клетку. В селезёнке — шило. Лёгкие раздираются, хватая огрызки воздуха. Лицо иссечено ветками. В волосах зелень клоками. Пробежка. Очередь. Нырок. Откатился. Перевернулся на брюхо. Вскочил. Побежал. Споткнулся. Лицом — в колючки. Не задерживаться. Вперёд! Быстрее! Ещё быстрее! Быстро, как только возможно! И ещё быстрее!
Одежда — в лохмотья. Губы спеклись. На теле — сплошные синяки. Кто это всегда подкладывает камушки да сучки именно туда, куда я падаю? Волосы слиплись от пота. В глазах темно. Куда бегу? Вперёд, вперёд! Споткнулся об очередную корягу. Лечу головой в какую-то впадину. Лбом — обо что-то твёрдое. Из глаз искры. Присел, потряс ушами.
Я находился в премиленькой котловинке, шагов пятидесяти в диаметре. Края её окружали заросли кустарника — округлые серебристо-голубые растеньица, пушащиеся мохнатыми лапками, украшенными крошечными красноватыми шишками. Крутые берега, покрытые густым ковром травы, опускались к озерку, звенящему под струйкой миниатюрного водопадика, выпрыгивающего из-под нагромождения замшелых валунов, увенчанного раскидистым деревцем с тёмными кожистыми листочками.
На воде покачивались заякоренные пятнистыми стеблями жёлтые лодочки цветов с вишнёвыми язычками-парусами. Шестикрылая стрекоза завершала разворот над огромным сердцевидным листом, заходя на посадку.
Продолжая сжимать в руках заляпанный грязью автомат с последним магазином, я прислонился спиной к жёсткому коврику лишайника, наброшенному на валун. Сил не было даже проползти пару шагов к воде — смочить пересохший до трещин рот. К чему-то вспомнилось четверостишие бессмертного Хайяма: