Выйдя на улицу, мы убедились, что мороз за минувшую ночь ничуть не ослабел, а небо вновь сияет голубизной. За ночь ветер намел вдоль стен высокие сугробы, снеся туда весь снег с середины двора. В результате получилось довольно странное зрелище. Мы вышли из монастырских ворот. Обернувшись, я заметил, что привратник Багги смотрит нам вслед. Встретив мой взгляд, он поспешно опустил голову. Лишь оказавшись вне пределов монастыря, я позволил своему лицу отдохнуть от сурового и надменного выражения.

– Клянусь кровью Господа нашего, до чего приятно уйти от этих въедливых глаз, – пробормотал я, окинув взором занесенную снегом дорогу.

Все вокруг, даже болота, сияло белизной, на фоне которой резко выделялись обнаженные деревья и заросли болотного тростника. Далеко впереди виднелась свинцовая гладь моря. Я не забыл захватить с собой посох и теперь тяжело опирался на него.

– Хвала небесам, у нас есть непромокаемые боты, – провозгласил Марк.

– Да, они еще сослужат нам добрую службу. Когда снег растает, все вокруг превратится в грязное месиво.

– Если только снег вообще когда-нибудь растает. Брести по заснеженной дороге было нелегко, и прошло не меньше часа, прежде чем мы оказались на окраине Скарнси. В пути мы почти не разговаривали, ибо настроение у обоих было довольно мрачное. На улицах города нам не встретилось ни души; в ярком солнечном свете особенно бросалось в глаза, что большинство домов пребывает в плачевном состоянии.

– Нам нужна Уэстгейт-стрит, – сказал я, когда мы оказались на главной площади.

На причале лежала вверх дном небольшая лодка, и какой-то чиновник в черном сюртуке осматривал сваленные рядом кипы ткани, в то время как двое горожан стояли поодаль, переминаясь от холода с ноги на ногу. В устье канала, ведущего через болота, стояло на якоре большое судно.

– Судя по всему, это контрабандисты, которые попались таможеннику, – заметил Марк.

– Да. Наверняка они пытались переправить во Францию шерсть.

Мы свернули на улицу, застроенную новыми домами, явно принадлежавшими состоятельным горожанам. На дверях самого большого дома красовался герб города. Я постучал, и дверь открыл хорошо одетый слуга, подтвердивший, что это дом мирового судьи Копингера. Он провел нас в прекрасно обставленную гостиную, где стояли резные кресла, обитые бархатом, а в буфете поблескивала золотая посуда.

– Мировой судья неплохо устроился, – пробормотал себе под нос Марк.

– Неплохо, – кивнул я и подошел к висевшему на стене портрету светловолосого человека с широкой окладистой бородой и суровым взглядом. – Отличная работа. Судя по заднику, портрет писался в этой комнате.

– Значит, судья богат и… – начал Марк и осекся, так как дверь распахнулась и человек, изображенный на портрете, предстал перед нами в оригинале.

То был высокий дородный мужчина лет сорока, в коричневой накидке, отороченной соболем. Взгляд его показался мне еще более суровым и жестким, чем на портрете. Подойдя ко мне, мировой судья крепко пожал мне руку.

– Господин Шардлейк, для меня большая честь познакомиться с вами. Я Гилберт Копингер, здешний мировой судья и верный слуга лорда Кромвеля. Я знал несчастного господина Синглтона. Слава Богу, вы прибыли сюда, чтобы расследовать это злодейское убийство. Я всегда считал, что здешний монастырь является притоном разврата и ереси.

– Да, прямодушие и откровенность отнюдь не характерны для его обитателей, – произнес я и указал на Марка. – Позвольте представить моего помощника, господина Марка Поэра.

Мировой судья холодно кивнул.

– Пройдемте в мой кабинет, – предложил он. – Думаю, вы не откажетесь что-нибудь выпить? Сам дьявол послал нам эту стужу. Надеюсь, в монастыре вы не страдаете от холода?

– Все помещения в монастыре хорошо отапливаются.

– О, в этом я не сомневаюсь, сэр. Монахи не привыкли ни в чем себе отказывать.

Мировой судья провел нас в уютную комнату, из окон которой открывался вид на улицу, и убрал бумаги со стоявших у очага стульев.

– Позвольте мне налить вам обоим вина. Простите за беспорядок, но я недавно получил из Лондона целую кучу бумаг… – Он испустил тяжкий вздох. – К тому же я должен отправлять лорду Кромвелю сообщения обо всех случаях проявления неблагонадежности и об изменнических разговорах. К счастью, в Скарнси таких случаев немного. Правда, бывает, мои осведомители сами выдумывают крамольные разговоры, и мне приходится вести следствие, основанное на пустых домыслах. Что ж, по крайней мере, это учит людей осмотрительности.

– Мне известно, сколь приятно лорду Кромвелю сознание того, что здесь, в центральных графствах, у него есть надежные люди, подобные вам, – с пафосом изрек я.

Копингер кивнул, явно польщенный моими словами. Я отхлебнул вина.

– Превосходное вино, сэр, благодарю вас. Но перейдем к делу, ибо время не терпит. Я хотел бы получить у вас некоторые сведения.

– Сэр, я готов оказать вам любую помощь. Убийство господина Синглтона – это оскорбление, нанесенное самому королю. Столь тяжкое преступление вопиет о возмездии.