Значит, подумал Юсуф, район красных фонарей в Питере – это реки и каналы. Где кружит голову, где ветер треплет накидки и юбки дамам, и они сидят так близко. Ялик направился на Кронштадтскую пристань в районе Васильевского острова. И чем ближе он подходил к берегу напротив 8-й линии, тем сильнее охватывал Юсуфа страх, что волна, поднимаемая пароходами «Баклан» и «Буревестник», затопит и остров, и их суденышко. И сбудется предсказание о конце света и падении в бездну морскую города Петра.

Почему-то в тот момент Юсуфу вспомнилось, как, отправившись однажды по какому-то поручению через шведскую слободу к новому строящемуся дому Нобелей, он вышел к кроваво-красному храму, возводимому прямо по центру Екатерининского канала.

– Подайте копеечку, – попросила нищенка, и Юсуф, не задумываясь, протянул ей то, в чем она больше всего нуждалась.

– А что такое здесь строят? – спросил Юсуф после того, как нищенка перекрестилась.

– Это храм в память об убиенном мученике императоре-освободителе Александре Втором. Да-да, того самого, что освободил для чертей крестьян, а ведь говорила наша сестрица юродивый Федор, что новорожденный царевич будет могуч, славен, но умрет в красных сапогах.

Юсуф ничего не понимал. Как может быть сестрицей Федор? И почему освобождение к чертям? И при чем здесь красные сапоги?

– А кому нужна твоя свобода, чертям только, – пояснила юродивая, видя в глазах Юсуфа недоумение. – Еще монах старец Авель предрекал, что после Николая придет мужик с топором. И что Александр погибнет на восьмом покушении от террористов. А ведь сбылось предсказание – оторвали черти Александру ноги.

Красные сапоги – и вот теперь эта красная рубаха. Или красный картуз, только в руках вместо топора весло. И вода от заката солнца стала красной… И стены Петропавловской крепости окрашены в красно-коричневый цвет, цвет шинели коменданта крепости. В ней, как теперь знал Юсуф, полно приговоренных к смерти террористов-революционеров.

Побыстрее бы доплыть до пристани, думал Юсуф. Пристань с трепыхающимися на ветру объявлениями походила на водоплавающую птицу: резные перья, яркая охра. Другая, Кронштадтская, водоплавающая птица, в устье реки Мойки, откуда они отчалили, уже скрылась из виду.

Сойдя на берег, Юсуф с облегчением вздохнул. Ему нравилось стоять на набережной и вдыхать речную и морскую свежесть. Баржи приносили в город дух леса. Бородатые неразговорчивые моряки шведского и финского происхождения выглядели, как духи-лесовики. Как шурале из детских бабушкиных сказок.

Круглый лес буксировали на плотах. Леса требовалось много. Для строительства, для экспорта, для топки многочисленных печей. Лес везли на бумажные фабрики и пилорамы.

Зимой Юсуф с Сафаром-агой ходил по дрова с санями. Летом с тачкой. Баржи, привозившие в город дрова, старались подплыть как можно ближе к доходным домам и дворцам. Они курсировали по всем судоходным каналам и речкам, по Екатерининскому и Обводному, по Мойке и Невке, по Фонтанке и Пряжке. А когда баржи полностью разгружали, многие из них тоже разбирали на «барочный» лес. Такое вот безотходное производство.

«Барочный» лес продавался гораздо дешевле, потому что был весь в дырках от деревянных наглых нагелей. Из него даже голь и босяки умудрялись строить себе времянки. И хотя сырой лес больше дымит, чем греет, на нем можно было неплохо заработать. Такой уж это гнилой и червивый город, что стремление к прибыли опережало в нем стремление к человеческому теплу.

Вот и Юсуф со сжимающимся сердцем смотрел, как, размахивая топорами и ломами, ловко орудуют нанятые для этого мужики, рушат стены плавучего чудо-дома «Белуги». А капитан в фуражке, в красивом белом, как у царя, костюме, с грустью в глазах наблюдает за гибелью своего судна. Не вари козленка в молоке матери его. Разве можно топить то и тем, что еще само недавно было домом? Кто, как не капитан, отвечает за крушение судна, которое еще было на плаву и могло порядком продержаться и послужить?

Впрочем, Юсуф знал: ему предстоит доделывать на заднем дворе то, что начали рабочие, довершать за ними разборку «Белуги». И еще Юсуф знал, что когда вот так же, наподобие этих мужиков орудуя топором, он будет кромсать подсохшие доски на большом чурбане и складывать щепки в корзины, ему будут мерещиться в нагелях грустные глаза капитана, а в корзинах с бельем и кипящих котлах яхты и пароходы…

Многие здания в Питере напоминали ему те же корабли. А жильцам строго-настрого запрещалось самим колоть дрова на кухнях или лестницах, так как портятся полы.

Полы берегли, а здесь… эх…

Э-эх, вторил сожалению Юсуфа промозглый ветер такой силы, что приходилось поднимать воротник, нахлобучивать поглубже шапку и упирать взгляд в грешную землю.

В этом городе дома, словно корабли, что еще на плаву, думал Юсуф. Особенно его поражало строящееся на углу Екатерининского канала и Невского проспекта здание для компании, торговавшей швейными машинками «Зингер». Или недавно построенный торговый дом купцов Елисеевых с магазином «Колониальные товары» на первом этаже.