Да, мы не боимся смерти, потому что мы дети. А раз мы не боимся смерти, значит, мы искренне верующие. Наша религия наивна и прямодушна. Это самая молодая религия. Можно сказать, детская по возрасту среди всех мировых монотеистических.

Лицемерный мир дал нам неплохой урок, отвернувшись от нас, как отворачиваются от глупостей. Хотя известно уже, ни в коем случае нельзя отворачиваться от ребенка, пусть он даже говорит глупость или творит шалость. Но еще хуже – ставить в угол и отнимать любимые игрушки. Потому что если в тот момент, когда ему плохо, от него отворачиваться, с ним не разговаривать, то у него пропадет вера в семью, справедливость и старших, как олицетворение мира людей и справедливости.

А потом начинается фрустрация, а из фрустрации вырастают страхи и комплексы в виде чудищ. И я отчетливо вижу грядущие призраки. Я знаю все, что с ними будет. Все, что их ждет, – потому что сам это прошел. Они будут кружиться по городу и сгинут бесцельно и бесследно, распылятся, распадутся.

Тем, кто побывал на улице, уже трудно отказаться от пьянящей вседозволенности и неорганизованности. Трудно заставить себя учиться или жить в домах-интернатах. Они начинают гулять. Прожигать свою жизнь.

А поскольку жизнь жестока и требует платы по счетам, за эту необузданность и расхлябанность рано или поздно приходится платить таким жестким режимом, как камера в тюрьме или отдельный карцер полметра на два и еще на полтора метра под землю.

Все это я пытался объяснить ребятам, призывая их к дисциплине и конспирации, призывая их к покорности всевышнему. Их ненависть к прогнившему, лицемерному миру взрослых и жажду разрушительной свободы нельзя просто так проиграть на задворках истории. Ее нужно организовать и направить в нужное русло или канал. Еще один канал этому городу не повредит.

Пусть это молодая, здоровая энергия, что скопилась внутри этих ребят, закипит и прорвет плотину, сметая все на своем пути. Пусть наводнение, вода, пришедшая под напором, сотрет с лица Земли весь этот гнилой мир.

Первый раз я обратился к этой силе, когда мне случилось наказать старого педика. Однажды я разглядывал журналы у лотка на Московском вокзале и ко мне сзади подкрался незнакомый мужчина.

– Мальчик, хочешь подзаработать?

Холеное лицо и руки. Сладострастная самолюбивая улыбка. Толстые губы.

– Как?

– Давай займемся с тобой любовью.

– Да пошел ты! – ответил я и ушел в зал ожидания смотреть телевизор.

Но он нашел меня там и сел рядом. Я отодвинулся немного.

– Да ладно, – сказал он, – я пошутил. Предлагаю тебе стать моделью. Будешь фотографироваться для модных журналов, рекламировать нижнее белье. Да что ты там сидишь? Давай садись ближе, поболтаем.

Я молча встал и вышел из зала ожидания. Меня всего просто трясло от возмущения и страха. На вокзал я решил пока не ходить. Позже от ребят я узнал, что этот старичок – сутенер. Заманивает к себе ребят посмотреть телевизор, переночевать в квартире, поесть тортик. А потом насилует и заставляет работать проститутами.

Судьба еще раз столкнула меня с ним. Это было в туалете кинотеатра. Во время показа бесплатного фильма для беспризорных. Последнее время, в том числе через центр бездомных «Эрмитаж», рисунки и картины бомжей выставляли на специальных выставках, а самих сто восьмых стали привлекать к участию в театральных постановках. Тенденция, однако, а тут еще и бесплатные киносеансы.

Накануне я встретился с Куртом, и он мне рассказал об этом. Мы решили сходить все вместе. И вот в туалете кинотеатра этот козел силой попытался принудить меня к порочной связи. Он подкрался, пока я отливал, сзади. То ли я не закрыл защелку в кабинке, то ли она висела на соплях и дверь была прикрыта неплотно. Этот старик попытался силой согнуть меня пополам. Я хотел вырваться, но ботинки скользили на обоссанному полу. Я, не удержав равновесие, упал и ударился локтями об унитаз. Я был почти сломан, и мне очень хотелось заплакать от возмущения. Но, с другой стороны, я понимал, главное сейчас – не сдаться и не заплакать. Завалившись на спину, я начал пинаться ногами и орать благим матом.

– Что с тобой? – спросил Курт, когда я вылетел из туалета без пальто. Пальто этот козел сорвал с меня, когда я, отпихнув его, все-таки побежал, высвобождая руки из рукавов.

– Там сейчас на меня напал старый педик, помнишь, я тебе рассказывал? Он набросился на меня со спины.

– Что, изнасиловал? – заулыбался Курт.

– Да пошел ты!

– Ладно, не дрейфь. Давай проучим эту суку, – предложил Курт. – Я давно сам хотел его вздрючить. Иди и скажи этому педику, что ты согласен за деньги. Но только не здесь. Помнишь, за углом есть заброшенный дом с тремя подъездами?

– Ага, – кивнул я, еще не зная, соглашаться ли на план Курта. Было противно даже смотреть на этого козла.

– Давай, иди, замани его в этот дом… Да не дрейфь ты!

Было уже поздно, и я позвал педика. Сказал, что согласен за триста рублей. Но не здесь.

– А где, мой мальчик?

– Есть здесь одно укромное местечко!

Когда мы зашли в глухой подъезд, у меня все внутри съежилось: а вдруг ребята еще не пришли или перепутали подъезд? Или я перепутал. Эти секунды тянулись невообразимо долго. Сердце мое бешено стучало, пока я стоял напротив улыбающегося старика. Когда мы входили, педик поддерживал меня под руку, а потом развернул лицом к себе и расстегнул ширинку – мол, давай начинай.