Кубики стукнули в стаканчике, замершем на зелени сукна среди раскиданных золотых монет и местных долговых расписок, размером с портянку. Зеркало, лежавшее в распахнутом сундучке, казалось, подёрнулось дымкой.

Романов мягко поднял стакан и поставил его рядом с кубиками. Три шестёрки. Снова. Ничья…

— Твоя забирать зеркало, — медведик раздувал ноздри и сжимал руки на крае стола, комкая зелёную ткань, — моя забирать деньги!

Марк взглянул на Реверса, и увидел, что тот мелко кивает в ответ. «Да, хорошее решение, и обоюдно выгодное. Почему у меня такое чувство, что я попал в голофильм, и лишь следую сценарию неведомой постановки, в которой требовалось всучить нам это долбанное зеркало любой ценой? — бывший полковник испытал что-то вроде краткого приступа паранойи, и внутренне напрягся. — Черти вас раздери!»

— Согласен… — услышал Романов свой голос, звучащий непривычно чуждо. Рука Ханны, сидевшей слева, накрыла его руку, обдав горячей волной.

— Тополиный Пух, быстро, быстро! — Два Куста ткнул задумавшегося телохранителя в бок выхваченной из-за пояса короткой тростью. — Мы опаздываем к его высочеству Принцу Ча на приём!

Пока Пух сгребал в кожаный мешок наличность, торопясь, сопя, и роняя монетки на пол, его дородный хозяин с редкостной прытью выскочил прочь из залы, швырнув на поднос появившемуся владельцу таверны горсть золотых. 

Ричарду было плохо. Впервые за долгое время судья никак не мог определить, что с ним происходит, и это буквально сводило его с ума.

Неясное, едва уловимое, неведомое доселе чувство червяком скреблось где-то за сердцем, изредка спускаясь в желудок и снова поднимаясь вверх.

В голове кружились странные мысли о собственной несостоятельности, какой-то неполноценности и смутном ощущении потери. Какой потери, какие чувства, что вообще происходит, Рик понять не мог, и это раздражало его ещё больше.

Привыкший запросто шагать в пространство и подпространство, разбирая их слой за слоем, ныряя глубже и глубже, замедляя или ускоряя субъективное время, он, прочно уверившийся в собственной непогрешимости, щеголявший чёткостью мыслей и никогда не сомневавшихся в приговорах, сходил с ума от неясности в собственной голове.

Где-то в глубине, да и не так уж глубоко, если честно, Ричард всегда знал о себе то, что считает себя неким скучающим сверхсуществом. Человеком он себя назвать не мог или попросту не хотел. Насмотревшись на то, что творят люди, блистательный судья в белоснежном костюме и безукоризненной шляпе холодным безразличным взглядом смотрел на людей вокруг, воспринимая их исключительно объектами для судейства.

Всё было просто, понятно и до жути однообразно. Находится объект, вскрывается его проступок, выносится приговор, иногда проявляются жалкие попытки сопротивления.

Ричард Морган никогда и не задумывался о том, что, уходя в иные слои пространства, рассекая воздух, плоть и кости приговорённых сверкающим клинком, ни разу не давал им, осуждённым, шанса на честный бой.

Кто бы посмел тягаться с сущностью, сумевшей оседлать пространство и время? Но судья не задумывался о таких бренных мелочах, как возможности осуждённых по отношению к нему.

Он приходил, осуждал, исполнял приговор и исчезал, оставляя после себя либо трупы, либо серьёзно повредившихся умом людей.

Но вот вчерашний день вывел судью из равновесия. Нечто бесформенное, неосязаемое, раздражающее изнутри приводило его в унынье, вызывая острые приступы мигрени и злости на самого себя, весь мир и свою работу в нём.

«И почему меня так задели слова этой сумасшедшей? — зло думал он, вглядываясь в утреннее небо за окном. — Подумаешь, сказала пару ласковых вслед. Да мне и не такие вещи в спину бросали. Чаще даже сопряжённые с чем поострее обычных ругательств».

Судья снова мысленно вернулся к событиям накануне, когда он в компании Лонгина спешил к бару Джонни по хитросплетениям городских улиц. Проходя мимо одного из храмов, высившихся над низенькими домишками зелёной стеной неприступности и надёжности, Рик не заметил, как столкнул в грязную лужу какую-то оборванку. Возраст попрошайки колебался, по мнению Рика, от преклонного до достаточно молодого. Длинные спутанные колтунами волосы не позволяли хорошо рассмотреть заляпанное грязью лицо, на котором явственно выделялись ярко-алые, искусанные в кровь губы, и большие, затянутые бельмами, глаза в окаймлении светлых ресниц.

— Вот так и по всем прошёл, как по мне, — забормотала нищенка, картинно отряхивая свои лохмотья, — и по ней прошёл, и по другу пройдёшь, и этого юнца сгубишь. Нет у тебя души, нет души, только оболочка есть. Как и у мира, не осталось ничего, одна кожура, да и та скоро пожухнет, сморщится, истечёт гноем. Судишь всех, а когда к тебе придут судить, будет ли что сказать?

Оборванка хрипло засмеялась, запрокинув голову, а Рик резко остановился, инстинктивно потянувшись к эфесу меча, висящего на поясе под плащом.