– Откуда ты знаешь, как он машину ведет?

– А он три недели назад подвозил нас с Алиной домой после моих процедур.

– Мама, он же старый. 25 лет! Знала бы, что ты собираешься меня за него замуж отдавать, в жизни бы не села в его машин у.

– А я тогда и не собиралась. Это я позже узнала, что ты ему понравилась. Он звонил мне на прошлой неделе. Вроде бы по поручению Цимлянской, а сам все время, как бы между делом, про тебя спрашивал, как зовут, где учишься, что любишь и так далее…

– Какой кошмар. Всё, я попала. По-моему, здесь уже всё решили.

– Тихо, тихо. Я еще ничего не решил. Во-первых, нужно больше про семью узнать, во-вторых, про мальчика этого. Как его зовут для начала?

– Хизри его зовут. Он тебе понравится, Карим. На тебя похож двадцатилетнего.

Все остальные детали разговора Карима, Карины и Алины не имеют существенного значения. Через месяц состоялся официальный визит родителей Хизри, и безымянный палец правой руки Алины украсило кольцо. Свадьбу решили сыграть через восемь месяцев, в июне будущего года.

Следующие три месяца Алина просыпалась с красными от слез глазами. В июле она без особых проблем поступила на филологический факультет МГУ, потом ждала начала занятий, готовилась к студенческой жизни. Теперь ее окружали умные и одухотворенные мальчики и девочки со всей страны. Они говорили о русской литературе и современной музыке, они читали Шекспира в подлиннике днем и тусовались в клубах вечером. А она была вынуждена ехать на машине Хизри к себе домой, потому что каждый день после занятий он ждал ее у факультета и контролировал каждый ее шаг. Она не просто его не любила, она его терпеть не могла. Он в десятый раз спрашивал: «Что я тебе сделал, почему ты так ко мне относишься?» Она отвечала ему вопросом на вопрос: «Зачем ты 25 лет назад родился?». Он никогда на нее не обижался и, улыбаясь, слушал ее злые, короткие реплики. Ее это раздражало, и она злилась еще больше.

На новый, 2000 год он притащил огромную ель. В дверь она не протискивалась, и Карим с Хизри стали ее пилить. Прямо в подъезде под монотонное ворчание соседей по лестничной площадке. Наконец, несчастное дерево укоротили и смогли водрузить в коридоре. Потом все вместе елку наряжали. Алина, к собственному удивлению, обнаружила, что жених ее уже не раздражает. И даже его вечная улыбка вдруг стала какой-то родной. Она пыталась понять, как и когда это произошло, но у нее ничего не получалось. Она продолжала отвечать сухо и иронично на все его вопросы, но скорее по инерции, без той, прежней злости и желания ранить. Еще через месяц она впервые сама ему позвонила и предложила «просто посидеть в кафе, съесть по сто пятьдесят мороженого и поболтать».

Когда они встретились, Хизри спросил, как всегда улыбаясь:

– Почему ты сегодня вдруг мне позвонила?

– Я даю тебе шанс. И себе тоже.

Хизри этот шанс использовал. На свадьбе она светилась, как самая счастливая невеста на свете. А он именно в этот вечер был серьезен и ни разу не улыбнулся.

Жить они стали в той самой двушке, которую Карина купила втайне от мужа. Оказалось, что Карим о существовании этой квартиры давно знал, но не подавал виду. Родители Хизри сделали в ней дорогой ремонт, купили мебель. Вот так и началась новая жизнь еще одной российской семьи с кавказскими корнями и московским говором.

Алина продолжала учиться. Теперь она уже была студенткой второго курса. Больше всего ее увлекала русская поэзия первой половины XIX века. Она наизусть знала многие творения Жуковского, Давыдова, Баратынского, Рылеева, Бестужева, Кюхельбекера и, конечно же, Пушкина с Лермонтовым.

Хизри взял дополнительные полставки в клинике. Три раза в неделю он уходил на ночные дежурства, по выходным писал на кухне кандидатскую диссертацию. Но каждый вечер пятницы они обязательно смотрели новый спектакль. Их график посещения храма Мельпомены был расписан на два месяца вперед. Правда, Хизри зачастую приходилось проводить полночи в очереди у касс какого-нибудь московского театра, чтобы заполучить билеты. И обязательно в партер, и обязательно не дальше девятого ряда.

Карим последний год вел образ жизни простого российского безработного. От безделья нашел какую-то компанию московских дагестанцев, единственной страстью которых был хоккей. Нет, они не болели за свой клуб или российскую сборную с пивом и чипсами перед телевизором в каком-нибудь спортбаре, как среднестатистические москвичи, а выходили на лед сами. На коньках и с клюшками.

Каждый день, кроме понедельника и воскресенья, а точнее, каждую ночь с двенадцати до часу они проводили во дворце спорта «Сокольники». Там, где играет свои домашние матчи московский «Спартак». По ночам – потому что днем арендовать лед такого уровня было практически невозможно. И потом ночью в Москве проще собрать большую компанию. Днем все нормальные дагестанцы работают. Карим купил себе профессиональные коньки, амуницию, три клюшки и стал полноправным членом любительского хоккейного клуба «Кавказский стиль». Поскольку раньше Карим видел лед только по телевизору, первые полгода он учился кататься на коньках. Играть ему более опытные в этом деле товарищи не давали. Но когда, наконец, его впервые выпустили на лед в четвертой пятерке против таких же любителей, Карим проявил себя в полной красе. Первое, что он сделал на льду, – это устроил грандиозную драку на глазах у судьи и жен-зрительниц. Получив огромное удовольствие и рассеченную бровь, он пришел домой под утро совершенно счастливый. С тех пор все разговоры у него были только о хоккее. Пару раз Карина пыталась намекнуть, что он уже не мальчик и пора бы определиться с новой работой, но Карим, ответив что-то типа «Я уже почти договорился с одной фирмой», принимался со всеми подробностями и детальным разбором игры рассказывать, как они вчера «сделали этих лохов из Домодедова».

Все бы ничего, если бы не постоянные синяки, ссадины, шишки и ушибы. Карина терпела все это безобразие, пока однажды его не внесли домой на носилках. Хоккеист-любитель Карим Джандаров после очередного силового приема влетев в борт, сломал два ребра и получил легкое сотрясение мозга. Появление в квартире людей в белых халатах, естественно, вызвало переполох. Примчавшаяся по звонку Алина тихо плакала у себя в комнате, а Карина после того, как медицинская бригада, сделав обезболивающий укол, уехала на очередной вызов, сказала мужу «пару ласковых».