Нортон Андрэ
Шрифт:
Она родила тройню — такое здесь никогда раньше не случалось. И все трое её детей обладали Силой — и сейчас обладают. Говорят, они сейчас ведут войну в Эскоре и снова открыли эту землю для Древнего народа.
Так что, возможно, кто–то из моих соплеменников произвёл на свет этого ребёнка. То, что таится внутри, в случае большой необходимости может быть призвано. Но всё же… — она замолчала.
— Что всё же? — настаивал воин.
— Даже в Лормте такая тайна неизвестна, — Тирта энергично покачала головой. — Я сама из Древних, но обладаю очень скромным Даром. Могу лечить, у меня бывают видения. И всё. Как ты знаешь, я ощущаю сущность жизни и могу общаться с животными — в ограниченных пределах. Но всё, что я знаю об иллюзиях, говорит, что для того, чтобы их вызвать, нужны определённые ритуалы, которые не исполнить быстро и в тревоге. Не понимаю, как преследуемая — мы ведь видели следы — могла это сделать.
— Но как иначе?..
Она думала об этом всё утро, пыталась найти ответ на этот вопрос. Оставалось только предположение, которое ей самой казалось невероятным, хотя она давно поняла, что мир полон удивительных и необъяснимых явлений.
— Сам ребёнок, — медленно проговорила Тирта. — В Эсткарпе детей испытывают рано, иногда в возрасте пяти–шести лет. Даже в таком возрасте можно распознать Силу. Но здесь, в Карстене, этого нет. Предположим, родился ребёнок — чистокровный Древний, а может, полукровка, — ребёнок, обладающий полной Силой. Такой ребёнок видел бы мир по–иному, не так, как мы, и рано научился бы скрывать свой Дар. Конечно, настоящего обучения он не получил, но опасность… страх… они были очень велики, и сам страх мог открыть дорогу его Дару. Ребёнок смог осуществить то, что другим даётся долгим обучением.
Он был в ужасе, и инстинкт выживания подействовал как орудие спасения, защиты, сделал ненужным сложный ритуал, которым Мудрые ограждают собственные чувства.
Он кивнул.
— Звучит разумно. Я мало что знаю о колдовстве. Но страх бывает так силён, что физические силы человека становятся невероятными. Я видел такое. Воля, внутренняя сущность человека, когда она напряжена, поможет сделать то, что другим кажется невозможным. Имея Дар, о котором ты говоришь, испытывая сильный страх… да, это возможно. Но если это так, чем мы можем помочь? Что если он настолько ушёл в себя, что мы не сможем его вернуть?
— Не знаю, — Тирта осмотрелась. Если бы она была уверена в безопасности этого места… Может быть, то же средство, которое вызвало у неё видение… Но она не могла проникнуть в сознание ребёнка. Это превышало её способности. — Я так мало знаю! — удручённо воскликнула она. Раздражение победило гнев, который она испытывала с тех пор, как увидела, что натворили эти звери. Голос её стал хриплым и жёстким: — Лечение мыслью очень рискованно.
— Я думаю… — воин потёр когтем, как пальцем, худую щёку. — Пернатый брат смог увидеть то, что мы не видим. Может, он проникнет туда, куда нам нет доступа?
— Сокол! — Тирта изумлённо смотрела на фальконера. — Птица…
Он нахмурился.
— Пернатые братья не просто птицы. Они знают многое, чего не знаем мы. Их чувства гораздо острее и яснее наших. Вспомни, он увидел ребёнка, иллюзия его не коснулась. Если его не ослепила внешняя иллюзия, может, то же самое относится и к внутренней. Попытка не повредит.
Такая мысль не приходила ей в голову. Под пристальным взглядом фальконера Тирта задумалась. Она не видела, чем могла бы повредить такая попытка. И возможно, она даст ключ, которым удастся открыть неподдающуюся дверь. Невольно покрепче сжав ребёнка, девушка медленно ответила:
— Я не вижу в этом вреда.
На губах его появился призрак улыбки.
— Но не видишь и добра? Посмотрим…
Коготь блеснул на солнце, когда фальконер сделал им приглашающий жест. Сокол поднялся в воздух и перелетел на скалу над Тиртой и её ношей.
Глава восьмая
Тирта ощутила мощный поток энергии, исходящий от птицы. Она не поверила бы раньше, что такое маленькое тело — и при этом у птицы, не обладающей, по её мнению, разумом — может призвать такую силу. Изрядно удивлённая, она смотрела на сокола, но тут уловила другой поток энергии, объединившийся с первым. Как фальконер обращался к своему спутнику за силой и помощью, так сейчас сокол обратился к фальконеру, черпал его силу.
Тирта уловила какое–то движение и увидела, что её спутник извлёк оружие Силы. Держа меч за лезвие, он поднял его так, что рукоять с шарообразной шишкой застыла прямо над ребёнком, которого она держала на руках. Тусклый шар ожил, в нём замерцала искра, разгораясь со временем всё ярче и ярче. Это производило даже большее впечатление, внушало больший страх, чем сияние на скале в долине. Тирта чувствовала, как у неё покалывает не только руку, но всё тело.
Однако девушка постаралась успокоиться и направила мысль на подкрепление того, что делала птица. Она чувствовала, как энергия устремляется в тело, пытается достичь сердца. Ищет внутреннюю суть невидимого ребёнка, голова которого лежала у неё на груди.
Всё глубже и глубже! Тельце у неё на руках конвульсивно встрепенулось, и ей пришлось крепче сжать его. Послышался слабый плач. Боль? Ужас? Может, и то, и другое.
Но птица продолжала усиливать поток энергии, фальконер добавлял в него свою силу, шар сверкал всё ярче.
Они не могут проникать так глубоко! Тот, кто так запечатал себя, убегает от их поиска. Он может погибнуть!
Снова маленькое тело изогнулось в руках Тирты. Невидимый кулак ударил её по груди, мяукающий крик становился всё громче, и девушка попыталась отыскать рот на этой извивающейся голове, зажать его рукой, заглушить вопль, который может далеко разнестись в этих опасных холмах.