Старушка внимательно и чересчур проницательно всмотрелась в Флорентину, решаясь на нечто важное и необратимое. Слегка поведя плечами, словно освобождаясь от наплывших воспоминаний, и еще больше сощурив старческие глаза, отчего они превратились в тонкие щелочки с расходящимися в стороны глубокими морщинами, она села удобнее в плетеном ротанговом кресле и, взяв в умелые руки почти законченное вязание, мерным тоном начала свой рассказ. Под янтарными солнечными лучами, прорезающими витражное окно, сухая фигурка няни будто подергивалась рябью, отчего весь ее облик представлялся частью старинной истории, уже припорошенной извечной пылью времени.

— Pourquoi pas? Bien sur [11] , ты имеешь полное право знать об этом. Не буду утруждать тебя выслушиванием подробностей и моих пространных размышлений: я всего лишь расскажу тебе вкратце семейную историю, ту, которую наблюдала в течение многих десятилетий, а выводы и мнения о ней останутся твоей собственной прерогативой.

Зная свою матушку меланхоличной и глубоко скорбной особой, ты вряд ли сможешь представить, сколь радостным и непоседливым ребенком она была. Да, в то время мы жили в столичном городе, в небольшом родовом особняке недалеко от исторического центра, в почитаемом и уважаемом доме с семьей важной и исключительно аристократичной. Она и в детстве была красивой малюткой, а к возрасту, в котором ты сейчас как раз находишься, расцвела пышным цветом, так что вопрос о замужестве встал с внезапной остротой. Многие семейства желали породниться с прекрасной юной девушкой, да еще с таким завидным наследством и приданым. Но если она и в детстве отличалась сумасбродством и своенравием, то с возрастом эти качества стали лишь сильнее, скрывшись от посторонних глаз покровом лисьей хитрости. Не скрою, мне, как ее гувернантке и наставнице, приходилось особенно тяжело: не раз, во время отчаянных авантюр, я становилась ее невольной соучастницей во всевозможных проделках и всеми силами старалась предотвратить порой неизбежную беду, когда разве что чудо спасало ее девичью честь и доброе имя.

— По вашим словам выходит, что она вела весьма распутный образ жизни, а он никак не подходит по характеру maman. Даже в игривую беззаботную юность сложно вообразить ее такой личностью.

— Pas tout a fait [12] , Flora. Да, ее проделки носили не невинный, но и далеко не распутный характер. У нее были цепкий ум исследователя и решимость авантюриста, приправленные недюжинным любопытством и безрассудной смелостью. Внушив себе какую-либо мысль или фантазию, ей было необходимо немедленно претворить идею в жизнь. Я считаю, что это составляло ее слабость, порожденную наследственной нервной болезнью и взращенную родительскими баловствами и попустительствами. Пока в ее голове рождался очередной план приключения или чьего-нибудь розыгрыша, она всегда пребывала во взволнованном и излишне возбужденном состоянии (ей вообще была свойственна некоторая духовная, близкая к болезненной, экзальтация), но как только приступала к исполнению задумки, лихорадочный блеск глаз сменялся холодной отрешенностью и сдержанностью, что даже самый искушенный психолог не мог заподозрить ничего сомнительного. Частые перепады настроения пугали и настораживали. Но чего не припишешь горячности юной натуры и искрящейся, словно дивное шампанское, молодости?

Несмотря ни на что, плохо думать о матушке не стоит, mа Flora. Выдумки ее отличались скорее забавой и остротой, чем злобой и бессердечием, и носили отпечаток смешного каламбура.

Твоя младая матушка обладала поистине теплым сердцем и открытой нежной душой. Так что когда в городе появился один чрезвычайно интересный и загадочный господин, но необыкновенно замкнутый и будто сердитый на всех за что-то, она непременно хотела видеть его и, может быть, завести дружеское знакомство, упрямо отклонив все заверения родственников о том, насколько странен и угрюм этот привлекательный человек.

Близилось Рождество, а с ним и обязательный ежегодный бал, проводимый в доме у одного из городских советников, где по этикету должны были присутствовать все самые почтенные и родовитые семьи. Роду Рафферти, из которого вышла и ta mere [13] , в том году приходилось нелегко: семейное дело в области текстильной промышленности приносило все меньше денег, а вкупе со страстным увлечением отца игрой в карты средства для проживания постепенно измельчались и грозили опустить древнее семейство на самое глубокое дно безденежья. Родители были в отчаянии. Оставалось несколько приемлемых выходов из возникшего положения, и, не желая закладывать последний оставшийся дом, принадлежавший их роду много столетий, они решили как можно быстрее выдать замуж уже вполне взрослую дочь. Но с каждым днем сделать это становилось все труднее: многие были осведомлены о тяжелом материальном положении семьи и, что считалось совершенно естественным, не очень-то хотели впускать в род бесприданницу.

— Ох, как низко! Вот она, цена дружбы, — перед лицом истинного несчастья люди оказываются бессильны и равнодушны. Неужели все общество насквозь было пропитано таким омерзительным лицемерием? Как же тогда хорошо, что я никогда не имела сомнительного счастья познакомиться с ним!

Ее наставница грустно улыбнулась краешками тонких губ и понимающе покачала головой.

— Тебе это кажется лицемерием, и, несомненно, так оно и было. Но постарайся понять и их: в обществе больше всего ценились капитал и власть, существующие в обоюдной зависимости друг от друга, и именно от этого зависел сам статус семьи. Личные привязанности и близкая дружба не играли здесь важную роль, знакомства и визиты продолжались как и прежде, но, по сути, замужество — наполовину выгодная сделка, где любовь и чувства занимают едва ли не последнее место. Попадались, конечно, на зависть всем уже замужним дамам и редкие исключения, но в большинстве случаев дело решалось без личного мнения жениха и невесты. Ты спросишь меня: неужели люди не понимали, какое зло они причиняли собственным детям? Но пойми, что такое положение вещей было для них вполне естественным и единственно верным. Некоторая моральная дихотомия [14] существовала всегда. Подумай над этим, а я продолжу свой рассказ.

Подъезжая в тот памятный, по-зимнему морозный вечер к дому, где проводился рождественский фал, никто не мог даже представить, к каким неожиданным и печальным событиям он приведет. И все же это было неизбежно. Я не имела никакого права сопровождать мисс Рафферти на бал, поэтому, впрочем, как и всегда, осталась дома у очага ждать возвращения хозяев поздней ночью, а вернее — только ранним-ранним утром.

Когда мисс вернулась, несмотря на видимую усталость, которая валила ее с ног, ни о каком сне не могло быть и речи — так она была возбуждена танцами и одним новым знакомством, которого ждала с нетерпеливым любопытством. Я насилу ее тогда успокоила, помогла снять бальный наряд и переоблачиться в уютное домашнее платье. Она беспрестанно мерила беспокойными шагами пространство своей спальни и в волнении заламывала хрупкие руки; дыхание вырывалось из ее груди прерывистыми толчками, и, казалось, из самого сердца исходили восклицания и бессмысленные для непосвященных в мысли девушки людей фразы. Припоминаю, звучало нечто отдаленно похожее: «Ах! Отчего же maman не желает даже слушать об этом? Что за насмешка судьбы?.. Нет, я не могла ошибиться. Это очень чуткое сердце, отягченное страданием и одиночеством, нежное, но закрытое посторонним. А какая безграничная тоска кроется в тумане серых глаз! Да как они смеют так думать о нем? Что за бездушное сборище людей без капли естественного человеческого гуманизма в крови! Безликая толпа порицателей и завистников. Да, именно, я так и поняла — это же всего лишь зависть и злоба… Что мне придумать? Как быть?.. Ох, чья жестокая рука бросила ледяной камень в твое сердце? Да нет же, я не могла ошибиться в твоем взгляде…» et cetera, et cetera. Это больше было похоже на бред, но по рассказам на следующий день я вскоре поняла, что встреча с таинственным господином состоялась, и он занял прочное место в добром, восприимчивом сердце юной девушки. Как и подобает в таких случаях, начались визиты в наш дом, с каждым разом все более продолжительные и частые. Не оставалось никаких сомнений в намерениях мужчины, отчего серьезные разговоры между родителями о возникшем положении также участились. Их стремительное сближение поразило всех горожан: не было на балу людей, которые бы не видели, с каким суровым и неприступным выражением лица он разговаривал с очаровательной тем вечером девушкой. В продолжение беседы его черты становились более хмурыми, и казалось, единственным его желанием было — как можно скорее оказаться подальше от этой докучающей особы. Тем невероятнее становились последующие события в глазах людей.

О мистере Деллинге ходили разные слухи в городе, отчасти из-за его загадочного и совсем недружелюбного семейства. Если кто и заезжал в столицу, то исключительно по делам, не обременяя себя элементарным вежливым общением, поэтому о них едва ли что знали. Крутой и суровый нрав не располагал к близкому знакомству и друзьям, но их родовитая и породистая красота неизменно привлекала всеобщее внимание. Выезды в свет бывали еще реже — пару раз в год, если повезет. Про них ходило в народе много нелицеприятных и порой отвратительных историй, но в обществе все с уважением преклонялись перед высоким социальным статусом и неприличным богатством мистера Деллинга и чинной пожилой супружеской четы, практически не появляющейся на людях. Вероятно, они переехали в другое имение еще до женитьбы сына, поскольку я, всегда сопровождавшая мою матушку, больше их никогда не встречала. В его выборе они видели только блажь и так и не смогли с этим смириться.