Несмотря на кажущееся внешнее физическое выздоровление, Флорентина с каждым днем все более тревожилась внутренними сомнениями и размышлениями, изводя себя мнительными предположениями. Все чаще она вспоминала чудные гармонии, подслушанные в классе мистера Бальдра, под которые он, словно сотканный из тончайших переплетений света, в забытьи отрабатывал новые pas. Свойственная девушке синопсия [22] породила в ее душе сказочные видения, проникнутые всеми оттенками ярких солнечных лучей, в которых родной сердцу учитель представлялся воздушным сильфом, умиротворенным и парящим над зыбкой почвой жизни, олицетворяя собой античную harmoniam mundi [23] .

К искренней радости девушки, ее состояние вскоре пришло в норму, отчего она получила долгожданную свободу передвижения по замку и былую самостоятельность внеурочных занятий. Но идея, возникшая на почве услышанной музыки, не отпускала ее и постепенно переросла в l’idee fixe [24] . На периферии сознания настойчиво билась мысль о том, что музыкальные изыскания, теоретические и практические, помогут подобрать ключ к подозрительно затемненным и умалчиваемым пятнам истории. И в один из тихих зимних вечеров, проводимых в наполненной горячим теплом гостиной, Флорентина осторожно высказала просьбу sa maman, испытывая при этом горькое, наполненное ароматом полыни, чувство deja vu [25] .

— А еще я заметила сегодня, проходя сквозь зимнюю оранжерею, что куст полиантовых роз, столь любимых вами, наконец зацвел. Я велела садовнику срезать небольшой букет в ваши покои, — проговорила девушка, не отрывая сосредоточенного взгляда от лежащей на коленях книги, словно продолжая прежний разговор. Ее волнение от предстоящей беседы и задуманной просьбы выдавали лишь чересчур напряженные плечи, застывшие в горделивой и независимой осанке.

Миссис Деллинг отвлеклась от вышивания и с удивленной радостью, наполненной нотками затаенного лукавства, больше свойственного молодым энергичным особам, воскликнула:

— Ох, как это чудесно, mа jolie [26] Flora! Последние дни я только этого и ждала. И как же приятно, что ты позаботилась о своей maman. Теперь я уверена: сегодняшняя ночь обещает быть самой спокойной и умиротворенной за последнее время, благодаря одному лишь любимому аромату цветов. Ты же знаешь, для меня он служит единственной панацеей от всех тревог.

Смущенно посмотрев на maman, Флорентина едва сдержала улыбку: в такие минуты обычно меланхоличная миссис Деллинг превращалась в юную восторженную девушку, словно захваченную неким волнующим действием или мыслью. Ею безраздельно владела истинная страсть к розам, их сортам, ароматам, возвращающая в эти редкие и счастливые мгновения давно ушедшие молодость и азарт. Для нее было своеобразной отдушиной приходить в зимнюю оранжерею, где с комфортом располагались ее любимицы, и нараспев читать названия классов и сортов — Rosa «Gloire de Dijon», Rosa «Louise Odier», Rosa «Rose de Rescht», Rosa «Gloire des Polyantha» и т. д.

— Я и не сомневалась, maman, что вы будете так рады, — с лукавой улыбкой произнесла Флорентина. — Однако как хотела бы я позаимствовать у вас немного покоя в вечерние часы и хотя бы ненадолго избавиться от навязчивых мыслей и идей!

— Тебя что-то гложет, mа chere?

— Есть одно желание, которое не дает мне спокойно жить; правда, оно вряд ли придется вам по вкусу. Я могу лишь пообещать, что мои занятия и изыскания будут проходить в полной уединенности, не причиняя вам никаких неудобств и волнений.

— О чем ты говоришь? — Миссис Деллинг настороженно замерла и испытующим взглядом посмотрела на дочь, как будто предчувствуя ее последующие слова.

— Я хотела бы взять несколько уроков музыки, а также приобрести в свое полное распоряжение фисгармонию для самостоятельных занятий. Мне это крайне необходимо, иначе я бы не стала докучать вам такими разговорами и просьбами, — скороговоркой проговорила девушка, желая мягким голосом убедить maman. Но та твердо стояла на своих убеждениях и принципах и категоричным тоном обронила единственное слово:

— Нет.

Девушка удивленно взирала на собственную мать и будто не видела ее, подмечая только некоторые детали: упрямо поджатые тонкие губы, тоскливый и полный боли омут глаз, а также решительный, не допускающий возражений отказ. Против ее воли из самых затаенных глубин сердца вырвались наружу несколько злые, но справедливые слова:

— При всем уважении и любви к вам, я не могу снова промолчать, игнорируя всю несправедливость отношения ко мне! Разве вы не видите, что, якобы ограждая меня от мнимой опасности, вы настолько ограничиваете меня и лишаете многих радостей, что мне впору окончательно сделаться затворницей от всего мира, что я готова кричать от этой тоскливой обреченности? И ради чего? Зачем? Только чтобы лелеять давно уже ушедшую боль? Стоит наконец отпустить прошлое и жить настоящей жизнью.

В порыве охвативших ее чувств, Флорентина вскочила на ноги, уронила на ковер забытую книгу. К концу речи она поняла, что многие слова были лишними и maman наверняка догадалась об осведомленности дочери, но ни о чем не жалела: давно копившееся раздражение от постоянных запретов наконец нашло выход. Быстрыми шагами девушка выбежала из внезапно показавшейся ей душной гостиной, не услышав тихих слов maman, сказанных, впрочем, не в ответ дочери:

— Конечно, стоит, моя бедная Флорентина, вот только прошлое никогда не отпустит всех нас, постоянно напоминая о себе.