Как-то приехав с Радиславой Капнист и со скаутами в Святогорский монастырь, что находится на берегу реки Северский Донец в Донецкой области, мы оказались в подземной пещере. Радислава, оглядев стены пещеры вспомнила:

– Как рассказала мне мама, я родилась в тюремной больнице Степлага. Когда лагерное начальство узнало, что мать в положении, ее заставляли сделать аборт Но мама отказалась. И тогда ей устраивали всякие пытки: опускали в ледяную ванну, обливали холодной водой. Она потом мне говорила: "Как ты выжила? Это же вообще невозможно!". Потом мать попала "под сапоги" одного надсмотрщика, который издевался над многими женщинами. Я была настолько крупным ребенком, что, когда мама меня регистрировала, мне дали на год больше. И отчество изменили: с польского Яновна почему-то на Олеговну. Даже в этом хотели маму обидеть.

Своего отца Яна Волковского Рада никогда не видела, он был расстрелян. Сама Мария Ростиславовна не очень любила говорить об этом. Лишь после ее смерти Рада нашла в документах матери фото отца.

– В нее невозможно было не влюбиться. Она была очень красивая в молодости, – рассказывала Радислава, – а в лагерях изменилась до неузнаваемости: приходилось натирать кожу углями, чтобы не приставало лагерное начальство. Угольная пыль не вымывалась.

Растить ребенка на поселении было крайне тяжело. Поставив Раду на ноги, Мария Ростиславовна пошла на мужские работы, чтобы иметь возможность ее кормить и одевать. Но однажды, заметив, что дочь почему-то плачет каждый раз, когда ее ведут в детский сад, она заподозрила неладное. В очередной раз воспитательница с бурной радостью выскочила навстречу, в очередной раз Рада сжалась в комок и вцепилась в маму, но Мария Ростиславовна не ушла, а спряталась за дверью. И когда услышала крик дочери, заглянула в комнату. Воспитательница била ее по личику, щипала, трясла и кричала:

– Я выбью из тебя врага народа!

Мария Ростиславовна вбежала в комнату и избила воспитательницу так, что ее забрали в больницу.

Дали Марии новый срок. Чтобы не отправили по этапу, Мария Ростиславовна спрыгнула со второго этажа и сломала ногу. Пока срасталась кость ноги, сменилось начальство. Новое разрешило вылечившейся Марии устроиться работать на пристани. Раду отдали каким-то вольнонаемным, жившим на берегу реки, и мать, переодеваясь в мужскую одежду, могла смотреть на своего ребенка лишь издалека: грузила мешки и любовалась малышкой. Однажды, не увидев ее, потеряла сознание. Тогда и обнаружили, что она не мужик. Стали допытываться – зачем переодевалась, что замышляла…

А потом Раду отдали в детский дом. Не находя себе места от горя, Мария Ростиславовна была близка к самоубийству. Но собрав в кулак всю свою силу воли, она попросила лагерную подругу Валентину Ивановну, которая уже выходила на волю, разыскать Раду и быть рядом с нею, пока мать не окажется дома сама. Валентина Ивановна выполнила наказ подруги, нашла ее дочь, познакомилась с ней, а потом разыскала Марию Ростиславовну и успокоила.

Встретиться мать и дочь смогли нескоро. А когда встретились, Рада долго не могла ее признать. Она не понимала, почему почти десять лет ей пришлось жить в ненавистном детдоме, почему рядом не было мамы, а появившись, она оказалась немолодой и некрасивой, истощенной и физически и психически. Лишь спустя несколько лет, уже сама став матерью, Рада во всем разобралась и привязалась к ней уже навсегда.

В марте 53-го умер Сталин. Всех выстроили на лагерном плацу и сообщили эту «скорбную» весть. Кто-то плакал, кто-то кричал, стонал, падал в обморок. Мария Капнист танцевала вальс. Слава Богу, решили, что она сошла с ума. Отпустили, конечно, не всех. Капнист назвали фашисткой и оставили еще на неопределенный срок. Поселенкой.

И вот, наконец, 1958 год. Постановлением Верховного суда РСФСР приговор и все последующие решения по делу Капнист М. Р. были отменены и дело о ней прекращено за отсутствием состава преступления.

Реабилитированная актриса едет в Москву на встречу со своим другом Георгием. В вагоне она зашла в туалет, увидела в зеркале пожилую женщину с короткой стрижкой и чрезвычайно морщинистым лицом. Выскочив в коридор, она позвала проводника:

– Там какая-то бабуся в туалете!

Проводник объяснил, что там никого нет и быть не может. Тут Мария Ростиславовна догадалась, что видела в зеркале свое отражение…

Это было страшное открытие. Каторжанам не разрешалось пользоваться зеркалами. Капнист чувствовала, что сильно похудела, знала, что постарела. Но не до такой же степени!

На перрон она вышла первой, в старой телогрейке, стоптанных башмаках, с узелком в руках. Она сразу увидела Георгия – годы не изменили его, высокого, красивого. Он стоял с букетом цветов и вглядывался в выходящих из вагона пассажиров. Пару раз кинул взгляд и на нее… Когда на перроне их осталось двое, он сказал:

– Вас не встретили, и я не встретил.

И пошел.

У Марии подкосились ноги, пересохло во рту. Ах, если бы не увидела она себя в этом поганом зеркале, может, и посмелее была бы! Все-таки, найдя в себе силы, она кинулась за ним и закричала:

– Юл, Юл!… – как в детстве.

Обернувшись и вглядевшись в ее полные слез глаза, он отшатнулся. Ужас, боль, страдание – все разом отразилось в его облике.

– Боже! Что они с тобой сделали! – простонал он.

А она побежала прочь, не разбирая дороги. Догнав ее, Георгий услышал:

– Спасибо за ту правду, которую я увидела на твоем лице.

Мария Ростиславовна уехала в Киев. С Георгием Евгеньевичем они дружили всю оставшуюся жизнь, ездили друг к другу в гости. Он не раз предлагал ей пожениться, но она не могла забыть той встречи на вокзале и не могла позволить себе сделать несчастным любимого человека.