В окошко хорошо видно: от шума моторов звери приподнимают клыкастые головы, озираются и прыгают в воду.

А на обратных галсах мы видим чукотский берег — бурая тундра вся в блюдечках синей воды. Временами на берегу маячат высокие темные елки. Но подлетаешь — еловая роща обернулась узорными столбами выветренных камней — кекуров…

Гидрологи рисуют карту. Капитан связался с кораблями, которые с нетерпением ждут результатов разведки. Мы изменяем курс. И скоро на горизонте замечаем три «утюжка» — корабли остановились во льдах. Механик готовит для сброса вымпел. Делаем круг и проносимся над самыми мачтами. Красный вымпел летит на палубу.

А возле острова Врангеля еще два корабля ждут нашей помощи. «Пилим» и тут. Однообразное море битого льда. Моржей не видно.

Зато вдруг радостный крик: «Медведь!» Между льдинами, вытянув голову, оставляя «усы» по воде, плывет белый медведь. В дымных облаках виднеются сопки острова Врангеля. Мы же идем прямо, на розовый от вечернего солнца остров Геральд. Край земли. Отсюда, если подняться повыше, наверное, можно увидеть уже и Аляску.

Разведка хорошо помогла. Еще два корабля бросили якорь вблизи от берега. Но выгрузки по-прежнему нет. Лед. По-прежнему нетерпение на берегу и нетерпение на кораблях.

— «Нептун», «Нептун»!..

И вот наконец ночью ветер подул в нужную сторону. Урчат в темноте машины. Надо не упустить момент. В этих местах главный закон — не упустить момент. Не упустил, прошел, выгрузил-дело сделано. Упустил — будешь зимовать, вмерзнешь в лед, оставишь берег без груза.

Утро. Даже и новичку ясно, что началось. Во льдах образовались ворота. Самоходные баржи снуют между льдинами от корабля к берегу.

И уже по коридорам поселковой гостиницы тянет кухонным запахом. В другом месте люди бы морщились, а тут улыбки — картошка! Кто-то нетерпеливый в котелке на электрической плитке варит картошку. Не сушеную, осточертевшую за год, а настоящую, крупную, свежую белорусскую бульбу.

За год два больших праздника бывает в этом краю. В январе, когда после полярной ночи в первый раз заглянет на землю солнце. И летом, когда придут корабли.

Фото автора. 12 сентября 1967 г.

(Широка страна моя…)

Эти строения в самом деле похожи на старинные замки. Высокая башня, неприступные высокие стены. Каждый большой город где-нибудь на окраине имеет такую постройку. А в степных районах эти замки — характерная деталь пейзажа. Едешь — станицы еще не видно, но уже плывет по горизонту в струйках марева не то корабль, не то крепость.

А если без романтических образов, то постройка, о которой пошел разговор, — элеватор, попросту же огромный амбар из бетона. Прадедушкой элеваторов был самый обычный горшок. В нем наши предки, приручившие дикие злаки, хранили первый маленький урожай. После горшков были хлебные ямы, потом деревянные и каменные амбары.

В России полтысячи лет назад в городах были учреждены «житные дворы». Борис Годунов, напуганный неурожаями, приказал хранить пятилетний запас зерна. Хлеб наравне с казной держали в монастырях, в крепостях. В Московском Кремле рядом с храмами стояли амбары. Первый элеватор в России построен в 1881 году в городе Николаеве. Новый «амбар» оказался очень удобным, в нем можно было не только хранить, но и «сушить, очищать и лечить зерно». Чуть более ста элеваторов имела Россия в канун революции. Это были небольшие, чаще всего деревянные строения.

Сегодня в стране девятьсот шестьдесят восемь элеваторов. На этом снимке вы видите очередное строительство в станице Мечетинской Ростовской области. Этот элеватор — из числа небольших. Москва, съедающая ежедневно три с половиной тысячи тонн хлеба, опорожнила бы его за трое-четверо суток. Самый большой в стране — элеватор в городе Омске — вмещает сто шестьдесят четыре тысячи тонн пшеницы.

Любопытно, что и этого многолюдной Москве хватит только на полтора месяца.

Заглянем на полчаса во двор какого-нибудь элеватора, ну, например, на станции Верблюд в той же Ростовской области. Сентябрь. Поток хлеба уже закончился. Редкие машины с пшеницей заезжают во двор. Проверка влажности, засоренности. Принято. Кузов опрокинулся, и теперь, если идти за потоком пшеницы, бегущей по транспортеру, надо подняться по лестницам башни. Зерно поднимает туда элеватор-лента, увешанная ковшиками. Двадцати этажей башни достаточно для того, чтобы по пути наверх зерно очистилось, подсушилось и пошло потом по нужному ходу, в нужную «банку».

«Банки» (или то же самое — силосы) — это вертикальные пустоты в строении. Одну «банку» можно засыпать пшеницей, другую подсолнухом, кукурузой. А в нужное время открывай заслонку внизу, и зерно потечет из «банки» в вагон.

Современный элеватор — сложное, полностью механизированное сооружение.

На пульте диспетчер нажимает ряд кнопок, и приходит в движение вся система «хранения, очистки, сушки и лечения зерна».

Кроме приемных, перевалочных, портовых и семенных элеваторов есть закрома госрезерва. В них хранится «НЗ» — неприкосновенный запас хлеба на всякий случай.

Такова служба девяти сотен бетонных замков, разбросанных по степям, над большими реками, в портах и на окраинах городов.

Строительство элеватора в станице Мечётинской Ростовской области.

Фото автора. 28 сентября 1967 г.

С детства помню горсть чернозема в руках изможденного нуждой старика. В военную весну в нашем селе люди впрягались в соху вместо лошадей и быков. Ходивший за сохой дед, когда мы сели передохнуть, размял в пальцах комок теплой земли: «Пахнет, кормилица.