Вот он, как раз такой берег. Во времена Пушкина тут можно было вообразить русалок. Про это место можно было сказать: «Там лес и дол видений полны…»

Все иначе на нынешнем берегу. Избушки, как видим, на прочных бетонных ножках. Добраться до них из самых дальних земель можно за пять-шесть часов. Аэрофлот из одной только Москвы каждые сутки направляет к этому берегу более сорока больших самолетов. Сейчас Пушкин из Ленинграда, с «берегов Невы», мог бы попасть сюда за три часа сорок минут. Для поэта все это показалось бы сказкой похлеще, чем про бабу-ягу. Но мы привыкли. На самолетах, на поездах, на автомобилях по Симферопольскому шоссе нас за лето приезжает к морю несколько миллионов. «Избушек» за последние пятьдесят лет построено тут несчетное число: маленькие и большие, красивые и не очень, и похожие на дворцы, ведомственные и профсоюзные, лечебные и просто дома для отдыха. И, как видим, строительство все продолжается. Но, конечно, на всех пока не хватает.

Ничего. Мы селимся под брезентовой крышей, в курятнике у какой-нибудь бабы-яги, у дальних родственников или чуть-чуть знакомых, спим в автомобилях, клянчим раскладушку в гостинице. А всему причина — вот эта сверкающая благословенная песчаная полоса возле воды. Нас тут собирается так много, что, если приподнять от земли ногу, через мгновение ее уже негде поставить. Но солнце одинаково всем отдает тепло.

Море со всеми одинаково ласково. Воздуху всем хватает. И мы миримся с теснотой. Правда, мы замечаем с грустью, что в тесноте погибает что-то нужное нам не менее солнца, воды и воздуха. «У лукоморья дуб зеленый…» Есть же где-то оно, лукоморье? Кое-кто из нас летом уходит искать его с рюкзаком на Белое море, в Карелию, на сибирские реки, на малые речки Средней России…

Лукоморье есть на земле. Только надо искать…

Ну а для тех, кто все-таки не может изменить Черному морю, эта фотография должна представлять интерес. Это мыс Пицунда, пятикилометровый язык суши, за миллионы лет намытый кавказской рекою Бзыбь. Мыс покрыт реликтовым сосновым лесом. Тут есть древние памятники. И лес, и памятники надо беречь.

Это стоит напомнить тем, для кого берег у моря лег чудесным пляжем. Тут скоро будет работать один из больших черноморских курортов. Семь многоэтажных корпусов почти готовы и смогут принимать одновременно десять тысяч людей.

Фото автора. 18 августа 1967 г.

(Широка страна моя…)

Самолет пересек Печору, Обскую губу, Енисей, Лену, Индигирку, Колыму… Менее суток, а стоишь уже на самом краю земли. Если поднять из-под ног камень и кинуть, то падает камень в Чукотское море. Менее суток пути после московских садов, берез, синего неба и теплой воды, и вот: косо летящий снег, люди в шубах, на воде вперемежку со льдинами продрогшие пароходы, грустная лошадь ходит по каменистому берегу.

Четвероногое существо не знает зеленых лужаек. В разгар местного лета лошадь ходит по свалкам, лижет жестянки из-под консервов.

Издалека, из Владивостока и Мурманска, в эту точку земли пришли корабли. Корабли привезли на Чукотку картошку, капусту, консервы, муку, бульдозеры, доски, горючее. В этот край все везут пароходами. Где-то там, в глубине земли, за сопками, — золотые прииски и рудники.

Но золото начинается тут, у пристани. Вся Чукотка живет событием. Пришли корабли.

Но корабли стоят уже восемь дней и не могут освободиться от грузов — прибрежный лед не пускает до кораблей ни лодку, ни баржу. Посыльные с приисков в грубых, как из жести сшитых, плащах собрались в поселке, ждут выгрузки. По одному и толпой они заходят к капитану-наставнику, топчутся, курят, вздыхают. С прибывших судов тоже вызывают капитана по радио:

— «Нептун»! Ну как там?..

Нужен ветер, который угнал бы прибрежные льды.

Чукотка. В этот край все везут пароходами.

Больше всего люди ожидают картошку и капусту. «Понимаешь, Петрович, у нас кошка в бараке начала цветок есть…» Наставнику и самому до черта надоело открывать банки с пресной, как сено, говядиной, но что сделаешь. Капитан водил корабли. Теперь долгий опыт и «ледовая мудрость» привели его сюда, на самое трудное место в Восточной Арктике.

Капитан ледовой проводки должен указывать путь кораблям. Он же стоит посредником между «берегом» и «водой». Его терзают «представители» в жестких плащах, его издалека вызывают по радио застрявшие во льдах корабли.

Чтобы отыскать дорогу для кораблей, время от времени капитан вылетает в океан на разведку.

Разведка льдов — это десять часов беспрерывных полетов. Низкие облака прижимают самолет к самой воде. Над землей на такой высоте не летают. Тут же иного выхода нет. Взад-вперед от берега в океан. На карте от курсовых зигзагов остается след, похожий на большую пилу. Работа шутливо и называется: «Пилить океан».

На этот раз в самолете два пилота, штурман, механик, радист, капитан ледовой проводки и журналист. Непривычный для самолета уют.

Командир Юрий Клепиков снял ботинки, надел войлочные домашние шлепанцы. Механик Алексей Быков на газовой плитке вскипятил чай, режет капусту для щей.

Гидрологи непрерывно рисуют карту. Коричневый цвет — непроходимые льды, желтый — разреженный лед, голубой — сплошная вода.

Галс за галсом. Высота временами пятьдесят метров. Льдины под нами то кипенно-белые, то грязные, приплывшие издалека. На кромке ледовых полей — моржи. Большие стада моржей.