Шрифт:
– Нет.
– Ну, это ты как адвокат говоришь. А если честно?
– Там всё слишком сложно, в это дело нужно вникать. Единственное, что могу сказать: защита будет тяжёлой, потому что настоящие заказчики сидят наверху.
– Ну у нас, как всегда, с больной головы на здоровую. Кто выше, пусть тот и расхлёбывает, да? Так же и с Халилбеком. Пришили человеку всё что можно. А мы с ним, между прочим, дружили практически. Он, я, Борисов Иван Петрович… Вот пару лет назад сели втроём на моторную лодку и почесали в открытое море восьмой цех смотреть.
Марат вспомнил: облезший от времени восьмой цех оборонного завода высился каменной уткой в трёх километрах от берега, прямо в море, стоя на гигантском, наполненном водой железобетонном ящике. Из самого чрева этого цеха в глубины Каспия когда-то запускались торпеды для испытаний. А во время штормов рабочие взлетали на тяжёлых лифтах и хоронились в гостиничных комнатах.
Смотровая вышка чудо-цеха, засиженная сейчас крикливыми бакланами, смахивала издали на торчащий утиный клюв, и Марату в детстве, с берега, казалась, что утка вот-вот нагнётся и клюнет сливающийся с небом горизонт. Цех был заброшен после Отечественной войны, но Шахов утверждал, что в тамошней столовой и в библиотеке ещё недавно можно было видеть лакированный паркет и даже остатки мебели.
Меж тем краем уха Марат улавливал, как мать пытается разговорить жену Шахова и сидящую сурово и прямо Сабрину. Речь, судя по долетающим отрывкам, шла о поминках дяди Шахова. Мать жужжала:
– Ну что обычно соболезнующим гостям раздают? Сахар и полотенца, да? Сахар по три килограмма и полотенца. Но ведь когда горе случается, можно и не найти по хорошей оптовой цене. Я себе заранее закупила.
– Ну что ты, Хадижа!
– А что? Никто не знает, когда мы умрём. Может, сегодня. Может, завтра. А Асельдер, он же в хозяйстве бестолковый, купит не то, распорядиться не сумеет, опозорится на весь род. Вон сын у него был на стороне, что тут скрывать, все знают. Хороший мальчик, Адик, жил по соседству. Шёл вечером по дороге, и тут навстречу наш супермен – Халилбек на джипе. Сбил насмерть.
– Какой ужас, какой ужас… – заладила жена Шахова.
– Да, сбил. А дом его менту достался. Жена Адика втихую продала одному наглому менту, буквально из-под полы. И – юрк на кутан. С детьми обоими. Асельдер всё это глазами своими карими прохлопал. Так что я и носков мужских накупила два мешка на случай чего, чтобы на моих похоронах раздали. И полотенца, три в комплекте. Ну, знаете, одно – для лица, другое – для рук и третье – для этого места.
Мать коротко кивнула себе на низ живота. Сабрина покраснела и отвернулась с брезгливостью.
– А что, вы могли претендовать на дом этого сбитого мальчика? – чопорно полюбопытствовала жена Шахова.
– Что ты, этот полковник из шестого отдела там сразу ремонт затеял, так что мы об этом доме уже забыли.
Шахов, с набитом ртом перечислявший Марату свои почётные звания, услышал последнюю фразу Маратовой матери и оживился.
– Слушайте, а это не тот ли самый полковник из вашего посёлка, который к шахидке в окно залез?
– К какой ещё шахидке, папа? Просто к женщине в никабе, – поправила Сабрина.
– Просто женщин в никабе у нас не бывает, – ударил кулаком по столу Шахов, – они все – будущие террористки. Тем более эта. Чёрная вдова. У неё уже двух мужей в лесах уничтожили.
– Подождите, полковник залез к чёрной вдове в окно? Зачем? – оторвался Марат от тарелки.
– Ну, это ещё неизвестно, полез или нет, это всё наши болтуны раздувают.
– Полез, папа, ты знаешь, – снова вклинилась Сабрина. – Вытащил её на допрос, она с детьми была и с подругами… Вытащил, повёз в свой отдел и там…
Сабрина неожиданно прервалась.
– Речь идёт об изнасиловании, – докончила за неё жена Шахова.
– Ой, ой, ой, – завертелся на стуле Шахов, – нашлись тоже, правозащитницы. Да это ещё доказать надо, насиловал или нет. И даже если насиловал, может, она сама его склонила, чтобы скандал раздуть. Эти лесные вдовы хуже уличных женщин, на всех набрасываются.
– Папа! – сдвинула брови Сабрина.
– А что? Все только и знают, что ныть про беспредел полиции. А то, что мальчики из полиции героически погибают, защищая нас от бандиток в никабах? Бородатые только строят из себя мирных мусульман, овечками прикидываются, а сами!.. Что они умеют? Только болтаться вокруг мечетей и на государство жаловаться: «Тагут [16] , Тагут, Тагут».
16
Здесь – преступный правитель, изменяющий законы Аллаха. В целом, коранический термин, который означает «мятежник», «преступник», «человек, преступающий религиозные и моральные границы». Сейчас используется в отношении любой антиисламской личности, группы, партии или власти, выступающей за секулярные и материальные ценности Запада.
– А если есть причины? – не успокаивалась Сабрина.
– Причины они всегда из пальца высосут. Их, видите ли, похищают. Их, видите ли, избивают. Гранаты им подкидывают. Без вины пытают. И всё совершенно на ровном месте. Всего лишь за соблюдение шариата. Не смешите меня, пожалуйста.
– Вот вы вроде бы адвокат, – вдруг повернулась Сабрина к Марату, – а почему сидите в Москве и решаете всякие громкие дела ради денег вместо того, чтобы здесь, у себя в посёлке, защищать ущемлённые права прихожан?