Парни в куртках через открытую дверцу о чем-то тем временем беседовали с водителем. Чем закончился этот разговор, солдаты, правда, уже не знают: за ними подошла машина, увезла их. Майор Петрунин лично побывал в части, показал композиционный портрет лица, подозреваемого в убийстве. Трое военнослужащих — уже упомянутые Сивков и Кругликов, а также рядовой Силантьев — независимо друг от друга показали, что лицо, изображенное на портрете, напоминает одного из тех трех человек, которые подходили к автомашине «Жигули» белого цвета. Приметы, сообщенные ими, полностью совпадают с приметами, указанными в ориентировке на разыскиваемого преступника...

— Что это за белые «Жигули»? — спросил Чекалин. — Установлено, кто их владелец?

— Тут и устанавливать нечего, — сказал майор Петрунин. — Давно известен. Евгений Павлович Гольцев, по прозвищу Калымыч. Все руки не доходят всерьез им заняться.

— Крупная фигура?

— Да нет, кусошник. То подвезет кого, то водку сбагрит втридорога, то заморскую вещичку перекупит. Но скользок — что твой угорь, как ни ухватишь — все вывернется. Правда, вплотную не занимались им, так, мимоходом. Теперь, видно, настал момент. Разрешите вызвать его?

— Нет, это мы сами сделаем, — сказал Еланцев. — Как раз поехали за ним. У вас есть его адрес? Хорошо, оставьте на всякий случай.

13

— Фамилия, имя, отчество?

— Гольцев Евгений Павлович.

— Образование?

— Высшее.

— Кем и где работаете?

— Механик-наладчик судремзавода.

— Вы предупреждаетесь об ответственности за отказ или уклонение от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний. Распишитесь, что предупреждены.

Евгений Павлович Гольцев, сорока двух лет от роду, образование высшее, механик-наладчик, оказался редкостной мразью!

Памятуя о характеристике, которую дали ему Саня Буряк и майор Петрунин, Чекалин имел все основания предполагать, что этот человек едва ли захочет распространяться о своих коммерческих вылазках на машине. Поэтому, приступив к допросу, Чекалин не стал выпытывать у него, с какой целью тот находился в полуночный час около порта. Более того: дабы Калымыч точно уразумел, какие сведения требуются от него, Чекалин даже счел необходимым сразу открыть перед ним все карты. Сообщил об убийстве водителя такси и о том, что предполагаемый убийца, возможно, был среди тех, кто вступал в контакт с Гольцевым позапрошлой ночью около ноля часов, кто подходил к нему, к его белым «Жигулям». Затем попросил ответить на вопрос — не было ли среди этих людей человека, похожего на этого, — и попросил повнимательнее посмотреть композиционный рисованный портрет.

Произошло неожиданное.

— Тут какое-то недоразумение, — сказал вдруг свидетель Гольцев по прозвищу Калымыч. — У порта я не был — ни позапрошлой ночью, ни прошлой, ни на машине, ни пешим способом. Так что, при всем желании, я никого не мог там видеть.

О, тут было чем полюбоваться! Боже праведный, с каким апломбом держался он, сколько благородного, с

трудом сдерживаемого негодования в хорошо поставленном голосе было, а на лице вдобавок выражение оскорбленной невинности! При этом на рисунки не удосуживался взглянуть даже...

Не знай Чекалин наверняка, что за субъект находится сейчас перед ним, пожалуй, и поверил бы ему. Хотя нет — в поведении Гольцева было все же что-то настораживающее. Как ни искусно он вел себя, но какая-то фальшь все равно прорывалась. Верно, тут вот что: слишком уж независимо он держался, слишком! По его понятиям, именно так, по-видимому, должен выглядеть невинный человек, будучи вызванным на допрос. Однако как раз здесь он и промахнулся. Чекалин не раз уже убеждался в том, что существует некая психологическая модель поведения человека на допросе. Самый разне- винный человек, волею судеб оказавшийся по другую сторону следовательского стола, чувствует себя напряженно — в большей или меньшей степени, и, уж во всяком случае, не бравирует так демонстративно своею безбоязненностью. Так что тактика, которую рассчитанно выбрал себе Гольцев, изначально оказалась негодной. Перестарались, Евгений Павлович, переиграли...

— У меня есть основания сомневаться в правдивости ваших слов, — сказал Чекалин.

— Я с превеликой охотой готов выслушать вас, — все с той же утрированной своей независимостью, с известной даже светскостью ответил Гольцев.

— Мне не хотелось бы прибегать сейчас к доказательству таких пустяков, — терпеливо разъяснил ему Чекалин. — Я хочу, чтобы вы поняли: меня не интересует, с какой целью вы были в порту. Повторяю, ваши показания необходимы для быстрейшего раскрытия убийства. Если уж так сошлось, что вы находились около порта в тот самый момент, когда там, по нашим предположениям, находился убийца, то не кажется ли вам странной избранная вами позиция? Не торопитесь с ответом, взвесьте все «за» и «против»...

Нет, он, Гольцев, и секундочки не дал себе на размышление.

— Нет! — резко вскинул он голову. — Уверяю, кто- то ввел вас в заблуждение относительно меня! Я не понимаю, почему привлек к своей скромной персоне столь повышенное ваше внимание. — Возвысил голос до пафо

са: — Уж не потому ли, что это легче, нежели искать действительно преступника?

Чекалин переждал минутку.

— У меня, к сожалению, нет ни времени, ни желания пикироваться с вами. Был бы вам чрезвычайно признателен, если бы и вы оставили этот свой, гм... порхающий тон: слишком серьезным делом заняты мы сейчас с вами. Я еще раз прошу вас, чтобы вы внимательно всмотрелись в эти рисунки и сказали — не встречался ли вам около порта изображенный на них человек.