– Хочу быть подпоручиком, – вполголоса пропел он. – Хочу быть…

– Подполковником, – машинально поправила Тамара.

Он покачал головой.

– Подпоручиком. Под хочу быть поручиком…

Тамара засмеялась, провела рукой по его груди.

– Это какое-то двусмысленное предложение…

– Это совершенно недвусмысленное предложение.

– Если бы у тебя на груди росли волосы, я бы вцепилась в них, и ты бы не хватал меня за попу так нагло.

– Тебе надо было познакомиться с Князем. Когда он чешет грудь, слышно в соседней палатке. Звук такой, будто медведь продирается через малинник.

– Я не люблю мужчин с квадратной челюстью правосудия. Почему ты меня смешишь?

– Мне нравится, как ты смеешься. У тебя при этом так здорово колышется грудь. Заметь, я постепенно приближаюсь к своей стратегической цели. Ты уже сверху…

– Не дождешься!

– Посмотрим.

– Ты можешь думать о чем-нибудь другом?

– Конечно. На Восточном контрфорсе Лхоцзе есть лавиноопасный участок. Его можно обойти, но это – триста метров по вертикальной стене. Лазание на высоте – дело проблемное, и я думаю, что лучше…

– Замолчи, или я выщипаю твою бороденку по волоску.

– Что вам всем плохого сделала моя борода? Полковник Кронин сегодня назвал ее, цитирую, поганой чегеваровской бороденкой, конец цитаты. И велел сбрить.

– Она щекочет меня там. А где она щекочет полковника?

Арт поднял правую руку в жесте присяги.

– Клянусь, что нигде. По идее, у него должны быть претензии к усам Ставраки. Но на усы Ставраки он не покушался ни разу…

– Когда присягают, левую руку кладут на Евангелие. Или на сердце.

– Можно, я положу на твое сердце?

– Это не сердце.

– Я не виноват, что у вас так развиты молочные железы.

– Это все равно не сердце. Оно в нижнем квадранте. Здесь аорта.

– Туда не так приятно класть руку. И вообще, кто из нас зануда?

С ней было неописуемо хорошо. Даже когда плохо. Даже так: плохо рядом с ней было лучше, чем хорошо с другими женщинами, это просто Божье чудо – вот так найти человека, который тебе подходит, и не так подходит, как ложка вкладывается в другую такую же ложку, а вот как парус подходит к мачте или перо к бумаге.

(Это просто первая женщина, которая не сбежала, когда ты поставил этого, как его… Вигдора? Веспера?

Визбора, Гия. Сколько раз можно повторять. Визбора.)

Мысль о том, чтобы потерять ее сейчас, была почти физически болезненна. Он эту мысль пинками гнал, Тэмми уже спала, а он вел эту кошмарную борьбу и от усталости вырубился раньше, чем понял – победил или нет.

Проспать удалось часа четыре, спасибо и на том.

…Ну, вот мы и здесь – в стерильно-чистой, просторной, хоть конем гуляй, ванной комнате отеля «Шератон». Верещагин чувствовал себя гунном, по ошибке попавшим в римские термы. Сидит гунн на краю ванны и снимает острейшим двойным лезвием варварскую бороду, стремясь соответствовать окружающей обстановке. Сегодня по плану падение Рима. Ибо сквозь дверь, сквозь балконные двойные рамы слышится неумолчный басовитый гул, и варвар отлично понимает значение этого звука, опустившегося на сонный Севастополь с небес.

Сеанс добровольной пытки – протирание одеколоном после бритья. Из зеркала смотрит почти незнакомое худое лицо. Посмотрите на это лицо и скажите: способен ли его обладатель на что-либо выдающееся? Да полноте, господа, это же Арт Верещагин, звезд с неба не хватает, считает годы до отставки, пошел в армию ради университетской стипендии, а потом, как дурак, дал уговорить себя в офицерскую школу, соблазнившись курсом военной истории. Интеллигент и зануда, но лямку тянет исправно, солдатики и унтера считают его командиром не то чтобы очень хорошим – правильным. Стрелок хороший, в рукопашной не ахти, но удар держит неплохо, на том и выезжает. Такими исконно офицерскими развлечениями, как выпивка и карты, пренебрегает, и поэтому полезных контактов не завяжет и никогда карьеры не сделает. Хотя мог бы… Что с него взять – интеллигент, чудак. И мало ли что он там думает про воссоединение – а что он может? Что может один человек против огромной империи, с которой в единодушном порыве желает слиться маленькая нахальная республика, где он имел глупость родиться?

А даже если и может – какое у него право решать за девять миллионов человек? Какое тебе собачье дело до их дальнейшей судьбы – бери катер, сажай туда свою царицу Тамару и плыви на оном катере к такой-то матери. Чего проще? Или у тебя есть варианты? Три ха-ха. Любое выступление против СССР будет не чем иным, как коллективным самоубийством. Тебя будут писать через запятую с Чарли Мэнсоном – ты этого хочешь?

Арт Верещагин, ты смешон… Ты ломаешь голову так, как будто ты властен что-то изменить в этой жизни. У тебя есть волшебная палочка, по мановению которой исчезнет гул за окном? Нет? Тогда заткнись, встань, иди и делай, что решил. Что вы все вместе решили и окончательно подтвердили вчера в конференц-зале, где смотрели слайды Лхоцзе-шар.

Арт в последний раз провел пальцами по непривычно гладкой щеке. Хорошо, что у Старика пунктик насчет бород. Он начал что-то подозревать, он вслух заметил, что я не позвал половину своей команды, но позвал Козырева и Новака, а потом вызверился на бороду и отвлекся. Бедный Старик, что за подстава выйдет ему, причем независимо от того, провалимся мы или нет.

Тэм закричала, и он стремглав бросился из ванной.

Меня разбудило ощущение пустоты, кошмарной холодной бездны справа и сзади, как будто я лежу на скальной полке, на самом краю, спиной к обрыву, а внизу сотни и сотни метров леденящей пустоты…