– Мир снаружи, – ответила Уртхан, – широкое большое пространство, и ходят там солнце и месяц попеременно и его освещают.

– Покажи мне мир Аллахов! – сказала дочь хана.

– Если увидишь, можешь умереть, – отвечала Уртхан.

– Даже если умру, хочу все увидеть, – не испугалась дочь хана.

Отворила окно Уртхан; в темную комнату проникли лучи солнца, Гулямалик упала [193] без чувств. Перепугались подружки-прислужницы, горько плакали и говорили друг другу:

– Что же теперь мы скажем хану?

Эпизод «Писаная красавица Гулямалик-Курукти» полон сказочного ритма и искусных параллелей:

взгляд – дерево – листья;

взгляд – земля голая – трава-мурава;

расчесывание – волосы – жемчуг;

плевок – земля – золото.

Первые два ряда полны натуральных показателей (листья и трава-мурава), последние два – материально-ценностных у верхов феодально-племенного общества. В основу морфологии положен творчески-производительный процесс в магическом освещении.

Только через час пришла в себя дочь хана. Страшно обрадовались этому ее подружки-прислужницы и стали приставать, расспрашивать, что она видела. Гулямалик молвила в ответ:

– От виденного света солнечного зародилось у меня дитя. Что же вы теперь скажете моим родителям?

Очень любил свою дочь Алтын-хан и время от времени навещал свою любимицу. Пришел он однажды к ней и увидел, что Гулямалик готовится стать матерью [194] .

– Отчего у тебя на лице появились «матежи»? – спросил он. – Какая беда случилась!

С печальными думами вернулся он домой, обо всем рассказал жене и молвил:

– Ах, Курляуш, со дня нашего супружества не было еще у нас такого стыда: какая беда случилась с дочерью! Ну, что нам теперь делать?

– За здешнего человека не выдашь ее замуж, будет много разговоров и дурных догадок: люди все равно что дьяволы… Давай лучше пойдем на хитрость, пустим ее в корабле по морю! – ответила Курляуш.

Сказано – сделано. Снарядили корабль, наполнили его златом-серебром, многими яствами и посадили на него дочь и сорок ее подружек-прислужниц с сизыми голубками и попугаями, поставили светильники и пустили корабль в море ночью, пожелав ему встретиться со счастьем!

Прошло несколько дней. В это время сын Турумтай-Шешена, Тумакул-Мерген, охотился вдали от своего дома с сорока сверстниками [196] и одним караульщиком [197] , Шяба-Сокуром, прозванным так потому, что у него был только один глаз. Он-то и сказал Тумакул-Мергену:

– Там вдали что-то чернеет.

– Что такое? – спрашивает Тумакул.

– Какой-то золотой корабль, сейчас трудно разобрать, завтра к обеду он придет сюда, – ответил Шяба-Сокур.

Так и вышло: назавтра, ровно к обеду, корабль подошел к берегу. Оказался он золотым, и не было у него входа-выхода, так что не знали охотники, как же войти в него.

Выручил Шяба-Сокур.

– Эй, Тумакул-Мерген, стреляй в корабль! – молвил он.

– Как стрелять: прямо или вкось? – спросил Тумакул.

– Если будешь стрелять прямо, можешь убить того, кто внутри корабля, стреляй лучше вдоль корабля, – молвил Шяба-Сокур, родом туркмен.

– Хорошо, в таком случае я выстрелю из лука вдоль борта, – сказал Тумакул и выстрелил.

Три доски от удара стрелы отскочили. В дыру вышла писаная красавица Гулямалик-Курукти с сорока подружками-прислужницами, голубками и попугаями, всех их взял себе Тумакул, а корабль достался Шяба-Сокуру.

Эпизод со стрельбой в золотой корабль, где заперта красавица писаная, – любопытный вариант известного сказочного мотива добывания невесты.

Красавица Гулямалик сказала Тумакулу:

– Теперь я навсегда твоя, но сейчас ты не касайся меня, потому что у меня дитя зародилось, и не от человека, а от солнца.

Тумакул не обратил внимания на ее слова.

– Мне это все равно, – молвил он.

– Я была как сокол на небе и села на твое дерево; ты – герой, и я не буду тебе перечить; только исполни мое желание заветное, – сказала Гулямалик.

– Хорошо, сделаю по-твоему, – ответил Тумакул.