Непонятное бездействие ваше, после счастливого сражения 6-го числа перед Тарутиным, чем упущены те выгоды, кои оно предвещало, и ненужное и пагубное отступление ваше после сражения под Малым Ярославцем до Гончарова, уничтожило все преимущество положения вашего; ибо вы имели всю удобность ускорить неприятеля в его отступлении под Вязьмою и тем отрезать по крайней мере трем корпусам: Даву, Нея и вице-короля, сражавшихся под сим городом.

Имев столь превосходную легкую кавалерию, вы не имели довольно отрядов на Смоленской дороге, чтобы быть извещену о настоящих движениях неприятеля; ибо в противном случае вы бы уведомлены были, что 17-го числа Наполеон с гвардиею своею уже прошел Гжатск.

Ныне сими упущениями вы подвергли корпус графа Витгенштейна очевидной опасности, ибо Наполеон, оставя пред вами вышеупомянутые три корпуса, которые единственно вы преследуете, будет в возможности с Гвардиею своею усилить бывший корпус Сен-Сира и напасть превосходными силами на графа Витгенштейна. Обращая все внимание на сие столь справедливое пояснение, я напоминаю вам, что все несчастия, от сего проистечь могущие, останутся на личной вашей ответственности.

Путь их усеян трупами. Токмо в бегстве своем сам вождь их не искал иного, кроме личного спасения; смерть носилась в рядах неприятельских; тысячи падали разом и погибали. Тако Всемогущий Бог изъявлял на них гнев Свой и поборал своему народу.

Не останавливаясь среди геройских подвигов, мы идем теперь далее. Перейдем границы и потщимся довершить поражение неприятеля на собственных полях его. Но не последуем примеру врагов наших в их буйстве и неистовствах солдата. Они жгли домы наши; ругались святынею; и вы видели, как десница Вышнего праведно отмстила им за их нечестие. Будем великодушны: положим различие между врагом и мирным жителем!

Справедливость и кротость в обхождении с обывателями покажет им ясно, что не порабощения их и не суетной славы мы желаем; но ищем освободить от бедствия и угнетений даже самые те народы, которые вооружились против России. Непременная воля всемилостивейшего государя нашего есть, чтобы спокойствие жителей не было нарушено и имущества их остались неприкосновенными.

Объявляя о том, обнадежен я, что священная воля сия будет выполнена каждым солдатом в полной мере. Никто из них да не отважится забыть ее! А господ корпусных и дивизионных командиров именем его императорского величества вызываю в особенности иметь за сим строгое и неослабное наблюдение.

Милостивый государь, Григорий Петрович!

Наконец, привыкши уже к таковой сцене, нам казалось, как обыкновенным, и я стал вызывать И. Г. к выезду в Москву или до коих мест доедем; он был согласен, и мы 24-го числа, поутру, выехали из Володимира в Москву, приехали на заре 26-го числа августа; я пристал квартирою в Ипатьевском переулке к И. А. Колесову; напившись чаю, пошел к Кожевникову, звоню в колокольчик, выходит мальчик, которому говорю, чтобы доложил обо мне Петру Ивановичу; он уходит и, через минуту возвратившись, сказал, что дочь его чрезвычайно нездорова, да и сам также, притом же и не время заняться; и я принужден идти обратно и, таким образом, навещал его каждый день, но с одинаковым успехом; наконец, 30-го ч[исла] пошел с намерением непременно увидеться с ним; прихожу, но он в это утро уехал из Москвы, со всем семейством, и я принужден остаться, не видавшись с ним; наконец, решился и сам ехать в Владимир.

И. А. Колесов выехал из Москвы 1 сентября, а я остался с тем намерением, чтобы, изготовившись, выехать во вторник, т. е. 3-го числа; итак, я субботу, воскресенье и понедельник ходил по Москве и рядам, но вид более походил на воинственный, нежели как в спокойное время; везде по улицам только и видно, что солдаты, и в эти дни все шла наша армия через Москву целыми дивизиями, а особенно в понедельник; с самого утра шла во весь день; я подумал, что и мне здесь оставаться было не для чего, и за непременное положил, чтоб выехать поутру на другой день, но как я остался в квартире один, только с приказчиком И. А. К., то сидеть дома показалось скучно; я поутру выхожу, иду по набережной, прохожу на Смоленский рынок, откуда шла наша армия; посидев тут и посмотрев, как наши солдатушки и ратники шли, лавки и кабаки ласкали, пошел в Кремль; прохожу мимо коменданта к Старому арсеналу, вижу – множество народу толпится около оного; я подхожу, спрашиваю причину; мне говорят, что позволено всякому, сколько угодно брать орудия, а за припасом приходить на другой день, т. е. 3-го числа.

С прочими и я продрался, взял 2 ружья и 2 сабли, но для чего? право, и сам не знаю, принес на квартиру; после обеда вздумалось мне еще сходить в Арсенал выбрать пару пистолетов. Проходя по набережной, остановился у Москворецкого моста посмотреть на конницу, которую офицеры начали поторапливать к скорому маршу; я подбежал к одному офицеру, спрашиваю: далеко ли неприятель и куда они идут?

Он сказал, что неприятель за 6 верст и направление взял в сторону, а мы идем ему навстречу; и уверял, что Французу никогда не бывать в Москве; это несколько нас покуражило, и я тут, простояв до 3 часов пополудни, пошел в Арсенал, вхожу в оной, выбираю саблю и пару пистолетов, вдруг сделался выстрел из пушки у самого Арсенала и за оным последовал другой. Народ пришел от сего в крайнее волнение; я бросился на двор; народ бегает взад и вперед; между ими и казаки на лошадях также не знали, куда деться; прибегаю к воротам, но что же вижу?