В сие самое время счел я полезным препроводить к вам некоторые примечания для операционного плана наступательных действий армии генерала Тормасова, адмирала Чичагова и корпусов графа Витгенштейна и графа Штейнгеля, отделяемого из Риги, где состоящий ныне корпус усилится прибывшими из Финляндии войсками и проч.

Все сие отправляю я к вам с флигель-адъютантом моим полковником Чернышевым, коему, по известной мне его скромности его в испытанных уже прежде сего поручениях, прочтен мною проект сего плана, дабы он мог, по требованию вашему, дать вам все нужные объяснения. Если план сей вами признан будет полезным, то отправьте флигель-адъютанта Чернышева к адмиралу Чичагову.

С 29 августа не имею никаких донесений от Вас, между тем от 1 сентября получил я чрез Ярославль от московского главнокомандующего печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело сие известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление.

Я отправляю с сим генерал-адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к такой несчастной решительности.

С горестным сокрушением сердца осмеливаюсь донести вашему императорскому величеству, что главнокомандующий 2-й Западной армией, гененерал от инфантерии князь Багратион, после полученной им 26-го минувшего августа на поле сражения у деревни Семеновской жестокой раны в левую ногу, волею Божиею сего сентября 12-го числа пополудни в 1-м часу скончался Владимирской губернии в селе Симах, принадлежащем генерал-лейтенанту князю Борису Голицыну.

При сем повергаю к священным стопам вашего величества через адъютанта его, лейб-гвардии гусарского полка штабс-ротмистра князя Меншикова, подробное описание раны и болезненного состояния покойника.

А как он сам о погребении своем не сделал никакого назначения, то я решился, совершив оное над ним по христианскому обряду, положить тело его в склепу в здешней церкви Св. Димитрия, ожидая впредь высочайшего вашего императорского величества повеления, где и как совершить погребение с подобающею толико знаменитому герою честью.

Но Кутузов подхватил: «Напрасно! Я на его месте бывал бы по два раза в день». Лористон намерен был приступить к делу, но Кутузов продолжал: «О! В Москве есть прекрасные французские актеры». Лористон, опасаясь навлечь на себя гнев Наполеона чрез промедление положенного ему времени, стал говорить решительнее: «ваша светлость, позвольте…» Но Кутузов снова прервал его речь, говоря: «Да из них есть много из знатных французских фамилий».

Но, наконец, Кутузов позволил ему объявить причину своего приезда. Лористон объявил, что прислан к князю Кутузову с просьбою о заключении перемирия и о доставлении императору Всероссийскому письма от Наполеона с предложениями о мире, для прекращения ужасного кровопролития, причиненного отчаянием и варварством. Князь Кутузов отвечал, что он не имеет власти принимать предложения о мире или перемирии и отнюдь не примет письма на имя его императорского величества.

К сему князь Кутузов присовокупил еще, что, в то время как Наполеон объявляет в Москве, что кампания окончена, русские полагают, что она только еще начинается, и что если он сомневается в том, то вскоре узнает то на опыте, к своему вреду. «Итак, – сказал Лористон, – если нет более надежды, то должно будет отправиться в поход.

Но, уходя, принуждены будем проливать кровь людей; ибо ваши армии сходятся со всех сторон». – «Повторяю, – промолвил князь Кутузов, – вы будете делать всевозможное, чтобы отсюда выбраться, а мы приложим все старания, чтоб вам в том воспрепятствовать. Впрочем, может быть, наступит время, когда нам можно будет сделать приготовления к вашему отъезду, если только в этом будет заключаться все дело!..»

На жалобу генерала Лористона на то, что французам приписывают сожжение и опустошение Москвы, между тем как (по его словам) жители оной были сами виновниками сего бедствия, князь Кутузов отвечал: «Что касается до Московского пожара, я стар, опытен, пользуюсь доверенностью русского народа и потому знаю, что в каждый день и каждый час происходит в Москве.

Я сам приказал сжечь магазейны; но, по прибытии французов, русские сами истребили только каретные ряды, которыми вы овладели, и начали делить между собой кареты. Жители причинили очень мало вреда. Вы разрушали столицу по своей методе; определяли для пожара дни и назначали части города, которые надлежало зажигать в известные часы. Я имею подробное известие обо всем.