Он достиг лейб-гвардии кавалергардский и конный полки, которые на рысях поспешили ко мне; но неприятель успел между тем совершить свое намерение: конница его врубилась в пехоту 24-й дивизии, которая поставлена была для прикрытия батареи на кургане, а с другой стороны сильные неприятельские колонны штурмовали сей курган и овладели оным.

После сего уже вся неприятельская конница обратилась на пехоту 4-го корпуса и 7-й дивизии, но была на сем месте встречена конно-гвардейским и кавалергардским полками и остановлена в своих предприятиях, между тем присоединились к сим двум полкам Псковской драгунский полк и остальные полки 2-го и 3-го кавалерийских корпусов, и тут продолжалась жестокая кавалерийская битва, которая кончилась тем, что неприятельская конница к 5-ти часам совершенно была опрокинута и отступила вовсе из виду нашего, а войска наши удержали свои места, исключая курган, который остался в руках неприятеля.

Неприятельская пехота еще оставалась в виду нашей, но к вечеру, когда стало смеркаться, скрылась. Канонада продолжалась до самой ночи, но по большей части с нашей стороны и к немалому урону неприятеля, а неприятельская артиллерия, будучи совершенно сбита, даже совсем умолкла к вечеру. В течение всех сих происшествий оставались на крайнем нашем правом фланге четыре егерских полка и несколько артиллерии, под командой полковника Потемкина, которым я к вечеру велел примкнуть к 7-й дивизии.

1-й кавалерийский корпус вашей светлостью отряжен был на левый берег Москва-реки и действовал на оном общо с иррегулярными войсками под начальством генерала от кавалерии Платова. Рапорт генерал-лейтенанта Уварова о действии сих войск, в оригинале, уже прежде сего имел я честь представить вашей светлости.

После окончания сражения, заметив, что неприятель начал оттягивать свои войска от занятых им мест, приказал я занять следующую позицию: правый фланг 6-го корпуса примкнул к высоте у деревни Горки, на которой устроена была батарея из 10-ти батарейных орудий и на коей, сверх того, предполагалось устроить ночью сомкнутый редут; левый фланг сего корпуса взял направление к тому пункту, где стоял правый фланг 4-го корпуса; генералу Дохтурову, который наследовал князю Багратиону в командовании, поручено было собрать пехоту 2-й армии, устроить ее на левом фланге 4-го корпуса и занять интервал между сим корпусом и войсками генерал-лейтенанта Багговута, который с 2-м и 3-м корпусами находился на крайнем левом фланге и к вечеру занял опять все те места, которые им поутру заняты были.

Кавалерийским корпусам приказано было стать за сей линией. За оными назначено было в резерве противу центра быть гвардейской пехотной дивизии, а за оной кирасирским дивизиям. Генералу от инфантерии Милорадовичу поручил я пред рассветом снова занять курган, противу центра лежащий, несколькими батальонами и артиллериею; в полночь же получил я повеление вашей светлости к отступлению».

Здесь необходимо заметить, что честь блистательного дела на Колоче, приписанная Барклаем де Толли Вуичу, принадлежит полковнику (впоследствии генерал-лейтенант и член генерал-аудиториата) Карпенко. Эта ошибка в донесении Барклая, вероятно, произошла от скорости, с которой составлялось описание Бородинской битвы, по первым, почти всегда неполным, сведениям.

Князь Кутузов намеревался возобновить на другой день сражение. С этой целью Барклай де Толли и сделал вечером 26 августа упоминаемое им новое размещение войск 1-й армии; но донесения частных начальников об огромной потере в людях, особенно большой урон между генералами и офицерами, заставили Кутузова отменить свое намерение и велеть отступать за Можайск.

Посланный с приказанием об этом к Барклаю адъютант генерала Ермолова (впоследствии генерал-адъютант), Граббе, нашел его в одной из уцелевших крестьянских изб деревни Горок, спящим на полу, среди своих адъютантов. Барклай принял известие с большим неудовольствием и, всегда спокойный, скромный, терпеливый, на этот раз излил свое негодование в сильных выражениях против Беннигсена, приписывая отмену битвы его внушениям.

Первым движением Барклая было ехать к Кутузову и упросить его остаться при прежнем намерении, но он не исполнил этого, узнав, что часть армии уже отступала. Бородинское сражение примирило с Барклаем де Толли все войско и князя Багратиона, который, оставляя поле битвы, вследствие полученной им смертельной раны, велел сказать своему товарищу, что питает к нему глубокое уважение.

«Вряд ли осталось в центре опасное место, – говорит о Барклае Данилевский, – где бы он не распоряжался и где бы был полк, не ободренный словами и примером его. Под ним убито и ранено пять лошадей; из адъютантов и ординарцев его весьма немногие уцелели. Велико было прежде негодование против Барклая де Толли, но в Бородине общее мнение решительно склонилось на его сторону.

Уже несколько недель не приветствовали его войска обычным восклицанием, но в Бородине от каждого полка гремело ему ура! Однако же хвала, воздаваемая его бесстрашию, не могла искоренить из души его горести упреков, какими прежде его осыпали. Глубоко чувствовал он оскорбление и искал смерти, желая пожертвованием жизни искупить примирение с укорявшей его Россией.

В письме к императору, за день до Бородинского сражения, он говорил: «Государь! С тем большей откровенностью пишу сии строки, что мы теперь накануне кровопролитного и решительного сражения, в котором, может быть, удастся мне найти совершение моих желаний». После сражения Барклай де Толли не таил своей скорби: зачем неприятельский свинец не сразил его!

Он писал императору: „Что касается лично до меня, то с твердостью покоряюсь моему жребию. 26 августа не исполнилось мое пламеннейшее желание: Провидение пощадило жизнь, для меня тягостную”». Приводим еще прекрасный рассказ о Барклае де Толли, из «Очерков Бородинского сражения», написанных участником этой битвы, Ф. Н. Глинкою: «Михаил Богданович Барклай де Толли, главнокомандующий 1-й Западной армией и военный министр в то время, человек исторический, действовал в день Бородинской битвы с необыкновенным самоотвержением.