– Чего тебе надо?

– Осю.

– Нету Оси, – буркнула она, захлопывая дверь перед самым моим носом.

Но я успел пропихнуть ногу.

– Я друг Оси. Понимаешь? Есть важное дело.

– Забери ногу. Нет тут Оси.

– А где он?

– А я откуда знаю?

Я вытащил десятку и помахал ею в воздухе. Цыганка улыбнулась.

– Я у друзей денег не беру.

Сказав это, она схватила меня за руку и втащила за собой в полутемную комнату, посреди которой лежал матрац. Это была единственная мебель в этом помещении.

Цыганка одним махом сняла через голову платье и, уперев руки в бока, встала передо мной совершенно голая, в одних лишь трусах. Она была отчаянно худая и напоминала посиневшего бройлера. Кости выпирали всюду, где надо и не надо, а на месте груди темнели одни соски.

– Что ж ты за Осин друг, что меня не любил? – ощерила она золотые зубы.

– У меня нет времени на базар.

Но, не обращая ни малейшего внимания на мои слова, цыганка повалилась на матрац и по-кошачьи потянулась:

– Ну? Покажи, какой из тебя Осин друг.

Возможно, после пятнадцати лет тюрьмы за кражу джинсов я буду рад и такому счастью, но сейчас ее ребристая фигура не пробуждала во мне никаких желаний. Я отвернулся и вышел из комнаты. Вслед мне прозвучало:

– Педераст горбатый!

Я молча проглотил и это, но невольно выпрямился. В соседнем дворе какой-то цыганчук в одних только черных трусах стегал плетью деревянное ведро.

– Эй, ты! Не знаешь, где Ося?

Цыганчук прищурил глаз, засунул палец в нос и задумчиво поковырялся. Потом вынул его, внимательно исследовал и, вытерши о трусы, сказал:

– А рубль дашь?

– Дам.

– Ну, так дай!

Я просунул ему рубль между штакетинами. Цыганчук выхватил деньги и закружился в бешеном танце:

– Обманули дурака на четыре кулака! Обманули дурака на четыре кулака!

Я в сердцах плюнул и хотел было уже идти, когда из дома вынырнула цыганка. Она лениво зевнула и сказала:

– Ну, где там твоя десятка?

– Дураков нет, – брякнул я. – Скажи, где Ося.

Цыганчук в момент перескочил через забор и запрыгал вокруг меня:

– Дядя, дай мне еще рубль. Скажу, где Ося!

– Пошел ты! – прикрикнула на него цыганка.

Я вытащил десятку и поднял у нее над головой:

– Кто первым скажет, где Ося, получит деньги!

В ту же секунду оба так быстро затрещали, что я еле понял – Ося, оказывается, играет в карты через две хаты в садике.

Я скомкал десятку и, подбросив ее вверх, крикнул:

– Лови!

Я еле успел отскочить. Когда я выходил со двора, сзади раздался такой ужасный писк и визг, что, казалось, целая орава котов празднует медовый месяц.

Ося и правда играл в карты еще с тремя участниками похищения львовской Прозерпины.

– А-а, – поднялся он мне навстречу. – Попался, кто на базаре кусался? Ты чего динамо прокрутил?

– Какое динамо? – не понял я.

– Нормальное. Мы приехали, а нас никто не ждал на шоссе.

– Так ты сам туда ездил?

– Я такие дела никому не доверяю. Вот с Зиной мы ездили.

Зина при Осе был кем-то типа охранника – эдакий туповатый амбал, готовый на все.

– И вы с тем милиционером не виделись?

– Говорю же, что нет. Выпьешь? – спросил Ося и, не дожидаясь ответа, налил мне шампанского.

– Дело в том, что кто-то таки встретился с милиционером. Этого милиционера побили, и он сейчас в больнице. А джинсы пропали.

Цыгане переглянулись.

– Ничего не понимаю, – покачал головой Ося. – Ты прислал сказать, что встреча переносится на девять. Мы и приехали в девять. Прождали с час и вернулись.

– Но я никого не посылал! – взорвался я. – Встреча не переносилась.

Понемногу для меня все прояснялось.

– Итак, кто-то специально перенес встречу и перехватил Мыколу. Но это должны были быть цыгане. Так, по крайней мере, утверждают легавые со слов Мыколы.

– Цыгане? – оскорбился Ося. – Мы бы здесь обязательно что-то услышали. Никто из наших этого сделать не мог. Разве что кто чужой.

– А кто знал про джинсы?

– Только мы четверо.

– И вы больше никому не рассказывали?

– Чего наперед хвалиться? Пока дело не сделано, цыган языка не развяжет… Да и, знаешь, мы с легавыми живем душа в душу. Чего нам портить отношения?.. А этот твой Франь? Что-то он мне совсем не понравился.