У людей признано, что нация позволяет руководить собой самым способным своим представителям, тем, кто создан для этой миссии, а не доверять руководство всеми сферами своей жизни какому-то случайному большинству, чуждому этой роли. Таким образом [если смотреть с этой точки зрения], на практике демократия приведет к разрушению истинных ценностей нации.

Суммируя приведенные аргументы, я вижу два диаметрально противоположных принципа: принцип демократии, которая, где бы она ни получила возможность практического применения, становится разрушительной; и принцип власти личности, которую я назвал бы созидательной, потому что достижения прошлого – всей человеческой цивилизации – можно понять, только когда признается главенство этого принципа.

Колонизация Северо-Американского континента. не является следствием каких-либо претензий высшего права в демократическом или интернациональном понимании. Она была результатом осознания права, происходящего единственно из убеждения в превосходстве белой расы, а потому и в его правах… Однако белая раса… может сохранять свое положение лишь до тех пор, пока существует различие в стандартах жизни в различных частях земного шара.»

Но хотя Гитлер явно чувствовал себя не в своей тарелке, он не потерял присутствия духа из-за первоначальной холодности слушателей. Он привык преодолевать враждебность аудиторий, даже если это удавалось не сразу.

Когда Клуб индустрии, оценивший это выступление как политическое, принял решение не рассылать, как было принято, его текст членам клуба, официальное издательство нацистов «Ээр Ферлаг» издало речь Гитлера в виде памфлета на 31 странице. Вряд ли в целях экономии издатели исключили примечания «аплодисменты», «восторженные аплодисменты», «бурные аплодисменты» или восклицания «Браво!». Только на 19-й странице памфлета встречается в скобках слово «аплодисменты».

Гитлер изложил свою идею о том, что экономический спад всегда наступает в результате слабости государства, а не наоборот; что экономика может развиваться лишь тогда, когда уже имеется крепкое и сильное государство. Те, кто считает, что «по общему мнению» корнем всех бед Германии является Версальский договор, ошибаются, заявил он.

«Нет! – вскричал он. – Не «по общему мнению», а лишь по мнению тех, кто участвовал в его подписании».

Вот в этот момент ему в первый раз и захлопали. Отказ от признания Версальского договора в те дни был очень популярной темой.

«Этот договор, – продолжал Гитлер, – является не чем иным, как следствием нашего прогрессирующего душевного расстройства и помрачения ума». Далее он начал развивать одну из своих любимых идей о превосходстве нордической расы. Германия, заявил он, обязана своим возвышением тому, что была создана представителями нордической расы. Поэтому для возвращения фатерланду политической мощи необходимо в первую очередь возродить германскую расу».

Эта фраза, подразумевающая необходимость высылки из страны части населения, не принадлежащей к нордической расе, снова была встречена молчанием.

Однако через несколько минут, когда он решительно осудил коммунизм, раздались первые «одобрительные аплодисменты». Вот слова, которые заставили людей аплодировать ему: «Невозможно создать крепкую и здоровую Германию, если половина ее населения ориентирована на большевизм и пятьдесят процентов – на национализм! (Правильно!) Мы просто не можем не решить эту проблему! (Одобрительные аплодисменты)».

Гитлер выдвинул свой беспроигрышный лозунг в этой аудитории, разительно отличавшейся от массовых митингов, которые он так любил. Он постарался удержаться от привычной возбужденной манеры агитатора в пивных и старался произвести на солидных слушателей впечатление человека с такими же, как у них, представлениями об экономике и патриотизме, в то же время ловко избегая одобрения какой-либо экономической программы. Говорил о национальном возрождении без пены у рта, как обычно бывало, когда он доводил себя до исступления, выступая на огромных митингах против евреев. Он не требовал уничтожения профсоюзов и просто призывал установить согласие между трудом и капиталом. Он затрагивал самые чувствительные струны слушателей, представляя им картину братского единения всех немцев, которые дружно трудятся на общее благо и ради возвращения Германии принадлежащего ей по праву места под солнцем.

Но генеральный директор «Стального треста» Альберт Фёглер все же встал, чтобы высказать заранее подготовленные критические замечания. Фриц Тиссен, по иронии судьбы бывший председателем наблюдательного совета «Стального треста», сделал вид, что не узнает его, и поспешил поблагодарить Гитлера от имени клуба в столь лестных выражениях, что ни у кого не осталось сомнений в его измене немецкой демократической партии Альфреда Гугенберга в пользу НСДАП. Будто для того, чтобы все окончательно в этом убедились, он попытался закончить свое заключительное слово приветствием «Heil Hitler!» («Да здравствует Гитлер!»), но язык его подвел, и он промямлил: «Heil, Herr Hitler» («Здоровья вам, господин Гитлер»).

В брошюре, изданной «Ээр Ферлаг», в конце речи в скобках стоит примечание: «Бурные, продолжительные аплодисменты». Большинство тех, с кем я беседовал, отрицают, что аплодисменты были «бурными и продолжительными». Несколько человек подтвердили, что они таковыми были. Обе версии правдоподобны. Гитлер был редкий мастер завораживать своими речами. Ему был свойствен воистину необыкновенный ораторский талант. Я встречался со многими людьми, увлеченными его красноречием, которые потом спрашивали себя: «А что он, собственно, сказал?» И затем обнаруживали множество противоречий, неточностей и признаков путаного мышления, чего они не замечали, пребывая под гипнотическим воздействием его речей.