Граф Бахметьев добился того, что княгине Одинцовой разрешили ехать в Петербург не в арестантской карете, а в его собственном экипаже, но при том всю дорогу её сопровождали двое вооружённых конвоиров, не спускающих глаз с молодой женщины. Самому Георгию пришлось добираться на почтовых. Изредка они встречались на почтовых станциях, где меняли лошадей, но даже там не было никакой возможности переброситься хотя бы парой слов, потому как любые попытки вести разговоры с арестованной, тотчас пресекались.

По прибытии в столицу Веру поместили в Литовский замок. Георгий Алексеевич попытался добиться для неё домашнего ареста, но графу весьма прозрачно намекнули, что он так же легко может оказаться в числе подозреваемых, как ныне проходит свидетелем по данному делу. Понимая, что, оказавшись за решёткой, он мало чем сможет помочь Вере, Бахметьев уступил.

Георгий впервые не знал, что делать, столкнувшись с правосудием. В деле княгини Одинцовой на первый взгляд всё было ясно и просто. Молодая супруга пожелала избавиться от престарелого мужа, дабы он не мешал её отношениям с любовником. Показания лечащего доктора князя недвусмысленно указывали на её виновность в этом деле. Георгий разрывался между необходимостью уладить собственные дела и оказать помощь Вере.

Явившись в Главный штаб, он выслушал гневную речь графа Гейдена с завидным смирением. Его упрекали в пренебрежении службой, в поступках порочащих звание офицера императорской армии, ему намекнули, что было бы неплохо порвать отношения с женщиной, что обвинялась в убийстве собственного супруга. Он ни слова не произнёс в своё оправдание, надеясь, что гнев начальника штаба вскоре утихнет, и тогда можно будет поговорить с ним начистоту.

Пока же, стоя с опущенной головой в кабинете Гейдена, в присутствии других офицеров штаба, он вынужден был хранить молчание. Когда же разнос нерадивого командира полка был завершён, и Гейден попросту выдохся, отпустив собравшихся, Георгий осмелился взглянуть тому в лицо.

— Ваше высокопревосходительство, могу я поговорить с вами? — обратился он к начальнику штаба.

— Собираетесь оправдываться, полковник? — хмуро спросил Фёдор Логинович.

— Никак нет, ваше высокопревосходительство. Вину свою полностью признаю. Коли я опорочил мундир офицера, не проще было бы удовлетворить моё прошение об отставке? — осведомился он.

— За вас просили, Георгий Алексеевич, — поджал губы Гейден. — Коли бы не Дашков я бы давно вышиб вас из армии.

— Вот как, — усмехнулся Георгий. — Что ж, благодарю, что выслушали. Разрешите идти?

— Ступайте, — махнул рукой начальник штаба. — Я отстраняю вас от командования полком, пока останетесь при штабе, потом решу, что с вами делать, — отпустил его Фёдор Логинович.

Идти к Дашкову не было никакого желания, но в тоже время Георгий прекрасно понимал, что только всемогущий Алексей Николаевич сможет ему помочь, коли пожелает. Разговор с князем Дашковым вышел на редкость напряжённым. Поначалу Дашков даже слышать ничего не хотел, и тогда Бахметьеву пришлось рассказать ему всю историю его взаимоотношений с Верочкой.

— Алексей Николаевич, я страшно виноват в том, что с ней произошло. Я сделал её своей любовницей, совратил, я преследовал её в Пятигорске. Только моя вина в том, что случилось.

— Может быть, и яду князю Одинцову ты подсыпал? — не скрывая сарказма, спросил Дашков.

— Вера не могла, — уверенно заявил Георгий.

— Стало быть, нужно искать того, кому это выгодно, — задумчиво протянул Алексей Николаевич. — Завещание князя уже огласили?

— Нет… — Георгия обожгло. Караулов! Только он мог иметь выгоду от создавшегося положения.

— Я должен разыскать поверенного княгини Уваровой, — схватился он за виски, присаживаясь в кресло.

— Причём здесь он? — искренне удивился князь.

— Покровское, её имение, унаследовал Одинцов, — попытался объяснить Бахметьев.

Дашков поднялся с дивана и, распахнув резные поставцы, прошёлся взглядом по бутылкам с дорогим бренди. Выбрав то, что хотел, князь позвонил в колокольчик и велел лакею принести две рюмки и что-нибудь закусить.

— Не понимаю я тебя, Юра, — покачал головой Дашков.

— У княгини Уваровой был племянник, некто Караулов Пётр Родионович. Он очень долго прожил в Покровском. По всему видно, что именно он должен был унаследовать поместье, а досталось оно Одинцову.

— А вот это уже интересно, — дождавшись, когда лакей покинет кабинет, отозвался Дашков, разливая по рюмкам бренди.

— Я должен встретиться с Верой. Помогите мне. Я знаю, вы можете устроить эту встречу, — обратился он к крёстному.

— Я подумаю, что можно сделать, мой мальчик, — вздохнул Дашков. — Но, Юра, женщины коварны и не стоят того, чтобы губить свою жизнь из-за них.