Вскоре холёная четвёрка лошадей, запряжённая в экипаж с фамильным гербом графов Бахметьевых, остановилась у парадного дома на Литейном. Георгий вышел и помог выбраться на улицу Вере. Madame Одинцова, игнорируя любопытный взгляд швейцара, вошла в распахнутые перед нею двери и застыла на лестнице. Георгий Алексеевич подал ей руку, и она, не зная, куда идти дальше, нехотя вложила поцарапанные с обломанными ногтями пальцы в его ладонь. У порога большой квартиры их встретил дворецкий. Он что-то принялся тихо говорить графу, и с каждым словом слуги, лицо Бахметьева всё больше мрачнело. Вера устало прислонилась к стене, не понимая, отчего Жорж не торопится войти внутрь и стоит в передней. Впрочем, вскоре причина заминки стала ей понятна.

— Жорж! — послышалось из гостиной. — Это ты, mon cher?

Графиня Бахметьева собственной персоной выплыла в просторный коридор. Её изучающий взгляд остановился на Верочке. В этой оборванной растрёпанной женщине Лидия Илларионовна с трудом признала бывшую гувернантку Уваровых. Повернувшись к сыну, madame Бахметьева, не стесняясь присутствия Веры, заговорила тоном, весьма далёким от учтивости.

— Георгий Алексеевич, вы, верно, разума лишились, коли эта женщина находится здесь? — вздёрнула она бровь точно так же, как это делал сам Георгий, в моменты сильнейшего негодования.

— Я тоже рад вас видеть, maman, — вздохнул Бахметьев. — Смею напомнить, что вы находитесь в моём доме, а потому попрошу вас уважать всех, кто находится под моей крышей.

Желания припираться с матерью не было. Голова раскалывалась от тягостных мыслей.

— Я не останусь с ней под одной крышей, — упрямо поджала губы графиня.

— Я вас не держу, — указал глазами на дверь Георгий.

Графиня побледнела, потом лицо её пошло красными пятнами. Нечленораздельные звуки срывались с её губ, но она так и не нашлась, что ответить сыну на столь возмутительное заявление.

— Вы правы, madame, — вмешалась в ссору между матерью и сыном Вера. — Мне здесь не место.

Она развернулась, чтобы выйти, но от усталости, голода, а может и не только потому, голова её закружилась, и она тяжело осела на руки Георгию.

— После, madame, — раздражённо взглянул на мать Бахметьев. — Ежели в вас есть хоть капля сострадания, велите вызвать врача.

— Bien, — растерянно обронила графиня и жестом подозвала лакея, велев тому оправляться за доктором, чьими услугами пользовалась она сама, бывая в столице.

Георгий перенёс Веру в свою спальню, так как опочивальню для гостей заняла его матушка. Графиня вошла следом за ним и склонилась над молодой женщиной, пребывавшей в небытие.

— Что с ней, Жорж? Отчего она в таком виде?

— Вы полагаете, побывав в тюрьме, она должна выглядеть иначе? — зло отозвался Георгий.

— В тюрьме?! — ужаснулась графиня. — Юрочка, милый мой, во что ты ввязался на этот раз? До меня дошли ужасные вести, и я сразу поспешила к тебе.

— Это длинная история, maman. Могу я просить одолжить Вере Николавне что-нибудь из одежды?

— Разумеется, — нахмурила идеально очерченные брови графиня. — Я позову мою камеристку, а ты пока всё мне расскажешь, — потянула она его за рукав сюртука.

— Я останусь здесь, покамест Вера Николавна очнётся, — высвободив рукав из пальцев матери, ответил Георгий.

Доктор, услугами которого пользовалась сама madame Бахметьева, привёл Веру в чувство и насилу добился позволения её осмотреть. Верочке было невыносимо стыдно раздеваться перед мужчиной, пусть и столь преклонных годов.

Если лекарь и удивился тому, в каком состоянии, оказалась гостья графа Бахметьева, то виду совершенно не подал. За всю многолетнюю практику ему случалось повидать и не такое. Бывало, что его пациентки, пострадавшие от руки не в меру ревнивого супруга выглядели почти так же, как нынче княгиня Одинцова, но чтобы кто-то поднял руку на женщину в столь деликатном положении, такого он припомнить не смог. Завершив осмотр и, удостоверившись, что серьёзных увечий княгиня не получила, доктор окинул спальню и направился прямиком в кабинет его сиятельства.

Пожилой человек пылал негодованием и намеревался высказать господину графу всё, что он думает о подобном отношении к будущей матери. Его нимало не смутил тот факт, что пострадавшая не являлась законной супругой его сиятельства, связями на стороне мало кого удивишь, но более всего возмутило, что молодой граф, обращается со своей метрессой подобным образом, не стесняясь даже присутствия матери. Кстати, такое совершенно невероятное соседство, с точки зрения морали, тоже никак не укладывалось в голове пожилого лекаря.