— Это неважно, Стив. Давай, до скорого.

На причале я вышел из поезда уже без мандража. Все мои мысли бежали вперед, ища Октавию и ее песню, и уже с платформы я вглядывался вдаль, высматривая толпу слушателей и зрителей, что впитывали музыку, проливаемую Октавией.

Увидев ее, я ускорил шаг, но, подойдя, не стал присоединяться к толпе зевак, ну, по крайней мере, в толпу не полез. Я устроился в сторонке, сидел, слушал. Вой гармошки оплетал меня.

— Неважное сегодня шоу, — объявила Октавия, закончив играть и подойдя ко мне. Наклонилась и обняла меня сзади. — Всего сорок восемь шестьдесят, — пояснила она. Слова прошелестели мимо моего слуха. — С другой стороны, не так плохо. Пошли, Кэм, погуляем.

Я было двинулся в сторону моста, но Октавия выбрала другое направление. Новый маршрут.

— Нет желания поторчать в облаках? — спросила она.

— В облаках? — не понял я.

— Ага.

Она улыбнулась с какой-то лихой насмешкой над собой, и эту насмешку я начал понимать, лишь когда мы зашагали в сторону центра, к башне. Я хотел было заплатить за вход, но Октавия не дала.

— Это я предложила, — сказала она, запихивая деньги обратно мне в карман, — я тебя привела. Я и заплачу… И к тому же. Ты платил вчера за кино.

Лифт доставил нас на вершину в компании каких-то американцев, по виду — гольфистов-профи, и семейства на воскресной прогулке. Один из их детишек все наступал мне на ногу.

«Вот гаденыш», — хотелось мне сказать. Будь мы вдвоем с Рубом, я бы, может, и сказал, но с Октавией я только посмотрел на нее, молча передав мысль. Она кивнула в ответ, как будто говоря: «Именно».

Наверху мы обошли башню по кругу, и я не смог удержаться и не поискать свой дом — я представлял, что в нем сейчас происходит, и надеялся, даже помолился, чтобы все было хорошо. Это желание распространилось на целый мир, лежавший внизу, на все, что я мог разглядеть, и, как я всегда делал, молясь Богу, о котором не знал ничегошеньки, я стоял, похлопывая себя по сердцу и ровно ни о чем не думая.

«Но особенно у этой девушки, — молился я, — пусть у нее все будет хорошо, Господи. Ладно? Пусть, Господи?»

Тут Октавия заметила, что я прижал кулак к груди. Ответа от Бога не было. Был вопрос от девушки.

— Чем ты занят? — спросила она. Я почувствовал лицом любопытство, излучаемое ее глазами. — Кэмерон?

Я не отрывал глаз от города, распластанного внизу.

— Ну, как… Молюсь как бы, понимаешь?

— О чем?

— О тебе. — Я замолчал, продолжил. Почти со смехом. — А в церкви я не был без малого семь лет.

Мы простояли там больше часа, и Октавия мне кое-что рассказала о себе.

Очень немного друзей.

Жизнь проходит в поездах.

Рассказала, как в школе у нее однажды украли гармошку, и потом она нашлась в туалете.

Это был разговор о том, кто она такая и зачем посещает места вроде этого вот.

— Я здесь частенько бываю, — сообщила Октавия, — мне тут нравится. Я люблю высоту.

Она даже влезла на ступеньку у окна и там повисела, упершись в стекло.

— Залезешь? — спросила она, и, скажу честно, я попробовал, но как бы мне ни хотелось улечься на стекло, я не смог. Все казалось, будто провалюсь вниз.

Так что я сел рядом.

И то лишь на несколько секунд.

Октавия спустилась и увидела, что я не очень-то молодцом.

— Я хотел, — сказал я.

— Все нормально, Кэм.

Но вот какое дело: я понял, что придется кое о чем спросить, — и спросил. И даже пообещал себе, что подобный вопрос задаю в последний раз — хотя и не мог быть в этом уверен.

— Октавия, — начал я. У меня в ушах все еще звучали ее слова о том, что она бывает здесь часто. Они звучали, и когда я произнес: — Руба ты тоже сюда приводила?

Она медленно кивнула.

— Но он-то полежал на стекле, — я сам ответил на свой следующий вопрос. — Так ведь?

Она снова кивнула.

— Так.

Уж не знаю, почему, это казалось мне важным. Это и было важно. Я чувствовал себя проигравшим из-за того, что мой старший брат полежал на стекле, а я не смог. Не просто проигравшим, а вроде вообще безнадежным. Будто даже вполовину не стою такого парня, как он.

Все лишь оттого, что он лег на секло, а я нет.

Лишь оттого, что у него хватило духу, а у меня нет.

Лишь оттого…

— Это ничего не значит. — Октавия обрубила мои мысли. — Для меня ничего не значит. — Подумав секунду, она повернулась ко мне. — Он лег на стекло, но с ним я никогда не чувствовала того, что чувствую с тобой. До тебя мне казалось, что я живу, только когда играю. Но теперь — как будто… — Ей хотелось не объяснить, а назвать. — Когда я с тобой, я будто выхожу за пределы себя. — И добила меня: — Мне не нужен Руб. И никто другой не нужен. — Ее глаза пожирали меня, тихо. — Мне нужен ты.