Арни вспомнил поселок углекопов, где прошла большая часть его жизни, тучи дыма и копоти, навязчивой жирной копоти, которую невозможно отмыть. Вспомнил запах железа и серы, хриплые свистки локомотивов, возивших уголь. Каждого нового ребенка, появлявшегося у матери в их семье, грязные пеленки и ее серое, измученное лицо. Он знал, что не все дети выжили, некоторые умерли, в том числе потому, что у матери не всегда было свое молоко, как и деньги на покупку чужого. Впрочем, гибель младенцев не слишком огорчала Ирму. Она жила в мире, где смерть способна принести облегчение.

— Как женщина узнает, что она беременна?

Надин, стесняясь, объяснила.

— Значит, ты уверена?

— Да. Почти.

— Так скоро!

— Но ведь такое возможно. А ты не хочешь этого?

— Я не знаю, — тяжело произнес Арни и, не желая огорчать ее, добавил: — Наверное, хочу.

— Думаю, отец обрадуется, — заметила Надин.

— Ты сказала ему?! — встревожился Арни.

— Пока нет. Первым об этом должен был узнать ты.

Арни понял, что никуда не уедет. Потому что на ранчо всегда будет вдоволь молока для ребенка. Потому что Надин ни в чем не виновата. Потому что он видел, что сейчас ей хорошо в «Райской стране», она чувствует себя окруженной вниманием, любимой и защищенной.

— Мы остаемся, — бессильно произнес он, — и будь что будет.

— Я готова уехать!

— Нет-нет. — Арни подошел к ней и обнял. — Я люблю тебя. И я рад, что у нас будет ребенок, пусть даже мы еще слишком молоды.

Надин подумала, что не зря сообщила мужу о своей беременности. Ребенок укрепит их брак и привяжет Арни к «Райской стране». Она любила ранчо и понимала, что хочет остаться здесь навсегда.

Молодая женщина видела, что Арни не чувствует себя своим среди ковбоев и тяготится вынужденным родством с ее отцом. Однако Надин куда лучше знала Джозефа и чувствовала, что он по-своему ценит Арни, понимая, сколько пользы он способен принести. Отец всегда чуял настоящую выгоду.

Отныне Иверс предоставлял дочери полную свободу. Если муж разрешал Надин ездить по ранчо верхом, то отец и ухом не вел — пусть ездит. Если она разговаривала с Арни за столом или надевала по воскресным дням нарядные платья, открывавшие шею и верхнюю часть труди, он не делал ей замечаний. Ее обязанности не изменились, но теперь она выполняла их с радостью и охотой, потому что служила любимому человеку.

Вопрос о том, что есть жизнь — свет или тьма, вечная клетка или мгновенье свободы, задавал себе только Арни. У Надин больше не было повода это делать.

Прежде Кларенс Хейвуд не думал о красоте. Возможно, он вообще не замечал ее и уж тем более не знал, что красота может трогать душу, как не думал о том, что дабы заслужить отношения с женщиной, надо почувствовать себя достойным ее любви.

Они с Эвиан остались в Денвере. Отчасти это объяснялось зимним временем, отчасти — отсутствием денег, а также тем, что Денвер был расположен в стороне от главных континентальных дорог (они проходили севернее — через Шайенн и южнее — через Колорадо-Спрингс, где было легче пересечь горы).

Эвиан день ото дня будто оттаивала, пробуждаясь к жизни. Молодой женщине все реже казалось, что ее отношения с Кларенсом рождены одиночеством и душевной болью. Когда он находился рядом, все отступало: и первородный грех, и вечный стыд, и былые страхи. Теперь то, что произошло и происходило между ними, уже не казалось ей таким сложным.

Однажды, когда она шила, склонясь над тканью, и не видя ничего вокруг, одна из работниц мастерской лукаво произнесла:

— Не пора ли оставить работу? Твой красавец ждет тебя на другой стороне улицы.

С тех пор, как Эвиан испугалась тени Иверса, Кларенс встречал и провожал ее, даже если получал нагоняй на собственной работе. Ему нравилось идти с ней по улице под руку не потому, что она была красива и на нее обращали внимание, а потому, что он не мог насладиться тем, что она находится рядом.

Кларенс и Эвиан были уверены в том, что их никто не найдет. Они пришли с гор, почти ни с кем не общались, жили под чужими именами.

Как-то раз Эвиан спросила:

— О чем ты мечтаешь?

Наверное, это был сложный вопрос для простого парня, однако Кларенс понял. Он мог бы сказать, что хочет, чтобы они поженились, желает познакомить ее с родителями, мечтает найти другое занятие, но вместо этого ответил:

— Чтобы это время продолжалось тысячу лет. — И тут же спросил: — А ты?

И она ответила:

— Я пока только думаю о том, как научиться мечтать.

Сейчас она ясно чувствовала, что хочет поскорее увидеть Кларенса, и потому спросила:

— Миссис Морган, я доделаю завтра?