— Нисколько, — равнодушно ответила Надин, но было видно, что это не совсем так.

Джозеф Иверс вернулся домой на следующий день, и ему тут же сообщили о том, что произошло. Прежде всего он поблагодарил Арни:

— Ты хорошо справился! Можно сказать, рисковал жизнью, чтобы сохранить мои владения.

— Я спасал животных, — уклончиво произнес молодой человек, — и вообще меня разбудила Надин.

— Это одно и то же, — заметил Джозеф, проигнорировав фразу насчет Надин. — Никто не пострадал?

— Все живы.

— Почему начался пожар?

— Этого я не знаю, — сказал Арни, хотя, осмотрев дом и двор, успел сделать кое-какие выводы.

— Что ж, всякое случается. Моя жена под замком? — как бы между прочим поинтересовался Джозеф и получил ответ:

— Она убежала.

Глаза Иверса потемнели, и он еле удержался от того, чтобы не схватить зятя за грудки.

— То есть как убежала?! Где она? Почему ее не ищут?

— Мне казалось, я не вправе отдавать такие распоряжения, — твердо произнес Арни.

— То есть ты спас мою скотину, а моя жена пусть пропадет в лесу или снова с кем-то сбежит?! — закричал Иверс и занес руку для удара, но Арни перехватил ее.

— Никогда не делайте этого, сэр, — тихо сказал он, и его неожиданное ледяное спокойствие оказалось сильнее гнева Иверса.

Какое-то время Арни не разжимал пальцы, но потом ослабил хватку, и рука Джозефа бессильно повисла.

— Что ж, я найду ее, — злоба Иверса обернулась привычной усмешкой, в которой сквозило превосходство. — Никто не сможет уйти от меня!

Арни знал, что это правда.

Оба не ошиблись: Эвиан прибежала в хижину Заны, точнее, сами ноги привели ее туда.

Старуха не удивилась появлению девушки. Как всегда индианка сидела в окружении вещей, за которые никто не дал бы даже нескольких центов, но в которых она нуждалась, как в воздухе. Единственным имеющим денежную ценность предметом в ее хижине была винтовка в чехле из оленьей кожи.

— Ты зря это сделала! — с ходу заявила Зана.

— Что?

— Подожгла усадьбу.

— Почему я?

— Ты прибежала с той стороны, откуда идет дым, и от тебя пахнет гарью. Ты позволила горю отравить твою душу. Ты хочешь, чтобы по твоей воле в этот край пришла смерть? Ты ничего не понимаешь. Если загорится лес, в нем погибнет много животных!

— Но ведь ты стреляешь в зверей! — с некоторым вызовом заявила Эвиан, покосившись на винтовку, которую Зана время от времени поглаживала, будто та была живой, хотя на самом деле представляла собой орудие смерти.

Взяв в рот черенок неизменной трубки, индианка глубоко, с наслаждением затянулась и, медленно выдохнув дым, сказала:

— Моя жизнь целиком зависит от запасов дичи в этом лесу. Если ее останется мало, я ни за что не стану убивать и мне придется уйти отсюда, то есть умереть.

— Я устроила пожар, чтобы вырваться к тебе, — призналась Эвиан, — и единственное, что меня сейчас волнует, это то, что происходит внутри. Я имею в виду не душу, а… Ты видишь?

— Конечно, вижу. Но там… тоже душа, — промолвила Зана, покосившись на ее заметно увеличившийся живот.

— Это еще не душа. Это плод. Избавь меня от него!

— Я не умею этого делать, да к тому же уже поздно. Тот, кого ты встретила на оленьей тропе, может быть отцом ребенка?

— Может.

— А Джо?

При звуке этого имени Эвиан содрогнулась.

— Тоже.

— Он знает?

— Он очень редко заходит ко мне, и я делала все, чтобы он не заметил. А остальные… не обратили внимания.

— Тебе никого не жаль, — заметила Зана, — никого, кроме себя.

— Разве ты кого-то жалеешь? Не ты ли сделала Иверса хозяином этих мест?!

— Тогда у меня не было выбора.

— Пойми, — взмолилась Эвиан, — если это ребенок Кларенса, мой… муж возненавидит его, а если это порождение Иверса, тогда его возненавижу я!

— Смирись, — жестко произнесла Зана. — Я знаю, смириться порой бывает труднее, чем восстать, хотя люди думают наоборот.

— И жди?! — Эвиан почти кричала. — Ты велела мне ждать, и я дождалась… чего?! Это все равно что показать сидящему в темнице свет и тут же выжечь ему глаза!

Индианка молчала.