Без обид, Захарушка. Сам напросился.

Евгений Примаков. Конфиденциально: Ближний Восток на сцене и за кулисами (вторая половина XX — начало XXI века). М.: Российская газета

Евгению Примакову по-человечески всегда везло. Его политическими противниками порой становились люди, которые могли раскатать врага в лепешку и закатать в асфальт, а Примаков отделывался тазобедренным суставом. Его политические друзья нередко заканчивали карьеру в эмиграции, в Гаагском трибунале или на виселице, а нашего везунчика не потревожил даже районный суд.

Новое издание своего полумемуарного-полунаучного труда Евгений Максимович дополняет эпизодами недавней ближневосточной истории. Но большая часть событий относится к 60–70-м годам — времени, когда автор еще не был ни директором СВР, ни главой МИДа, ни премьером. Скромный статус собкора «Правды» в Каире или директора Института востоковедения АН помогал конфиденциальности его миссий на Ближнем Востоке: «Командировки, осуществляемые по научной линии, использовались для выполнения ряда поручений ЦК». Примаков общался с королем Хусейном, Арафатом, Каддафи и другими видными персонами. Он прощупывал почву, наводил мосты, убеждал, предупреждал, и теперь, подводя итоги, полон оптимизма: «В целом советская политика на Ближнем Востоке способствовала прогрессу этого региона». Однако сквозь благолепие локальных побед на восточном фронте просвечивает горькая истина: наше стремление стать главным игроком в регионе напоминало усилия врача при безнадежно больном. Мы не жалели средств на лекарства, вкладывались в дорогие процедуры, привлекали лучших сиделок, но результат был один. Рано или поздно опекаемый отбрасывал коньки фабрики «Скороход» и уходил в лучший мир — в объятия Дяди Сэма.

Вполне в духе советского агитпропа Примаков находит главного виновного в наших дипломатических ДТП — «израильскую военную машину». Во время холодной войны Израиль «стал прямым американским союзником в противоборстве с Советским Союзом», «агрессивная направленность его политики была более чем очевидной» и т. п. Содержание книги не конфликтует с формой, четко выдержан кривоватый жестяной стилек «Правды» времен Суслова. «Целенаправленно показывая образ палестинского лидера в неприглядном свете», «отсутствие игры на противоречиях в арабском мире со стороны Советского Союза», «большинство израильтян поддерживают линию на обладание Израилем ядерного оружия» (заметили, что в последнем пассаже перепутаны падежи?). Автор знает английский и может рассуждать, например, о коварстве артикля the. Однако ведь и русский не менее коварен. Деепричастные обороты при неумелом обращении — те же мины. «Имея за плечами такую практику террористических действий против англичан, трудно было ожидать, что террор не будет применен с целью вытеснения арабов из Палестины». Кому трудно? Повествователю? Неужто и он практиковал теракты? А может, трудно было тем, кто терроризировал? Но им-то зачем что-то от себя ожидать?

И еще о стиле. Как известно, самое значимое в предложении доверено глаголам, а деепричастиям отходит периферия. «Ни в коей мере не оправдывая эти действия, я нахожу объяснения им…» (о терроре «Хизбаллы»). «Не пытаясь преуменьшить вину тех, кто несет за это ответственность, все-таки перечислю некоторые события…» (о теракте ливийцев в районе Локерби). «Ни в коем случае не оправдывая действия Саддама, [нельзя] проходить мимо нефтяной составляющей мотивов, которые привели к его действиям…» (о вторжении в Кувейт). Деепричастные обороты четко демонстрируют, что для автора более важно, а что менее. И почему, интересно, выбирая между ворюгами и кровопийцами, мы вечно ухитрялись делать ставку на кровопийц? Загадка.

Кстати, Саддаму, которого Москва «считала перспективным лидером», посвящены целых две главы. Подробно описано, как еще в 1997-м Примаков старался отвести диктатора «от опасной черты». Приведен и разговор с госсекретарем США. «Едва увидев меня, Олбрайт сразу же спросила: «Евгений, что ты обещал Саддаму?» Успокоил ее, ответив, что все обещания были в рамках обращения России в ООН». Американцы тревожились зря: и тогда, и шестью годами позже друг иракского вождя мог предложить ему немного. Примаков вспоминает ситуацию накануне военной кампании 2003 года, когда его снова бросили на переговоры — просить диктатора уйти по-хорошему. Но опасаясь, что уход «может вызвать внутреннюю дестабилизацию в Ираке, Путин поручил сказать Саддаму Хусейну, что тот может, например, сохранить свой пост в партии». Объяснить шефу, что не всякая правящая партия похожа на «Единую Россию», а иракский лидер — не Борис Грызлов, Евгений Максимович, как видно, не решился и примчался в Багдад с путинской идеей. Выслушав предложения Кремля, пишет Примаков, Саддам «молча похлопал меня по плечу и ушел».

Тактичнейший, однако, он был человек.

Герман Садулаев. Прыжок волка: Очерки политической истории Чечни от Хазарского каганата до наших дней. М.: Альпина нон-фикшн

Вдохновителем и заказчиком книги Германа Садулаева о древней и новой Чечне, от трилобитов до Рамзана Кадырова, стал телепублицист Михаил Леонтьев, который напечатал ее сокращенную версию у себя в патриотическом еженедельнике «Однако». Теперь вышло и отдельное издание. «Это интересная книга, и я думаю, что многим людям, особенно в России, будет полезно ее почитать». Так, без ложной скромности сообщает в интервью автор «Прыжка волка» — писатель по призванию, юрист по образованию и историк по ситуации.

О конкретной пользе произведения можно дискутировать (в конце концов, даже не все йогурты одинаково полезны), зато насчет потенциального интереса публики не поспоришь: он более чем вероятен. Полагаем, что сам академик Фоменко будет читать эту книгу в состоянии легкого обалдения, переходящего в острую зависть. Ну кому еще, кроме Садулаева, придет, например, в голову идея пресерьезно называть древний Киев «еврейско-варяжским городом»? Должно быть, легендарные основатели города на Днепре Кий, Щек и Хорив тайком принадлежали к потерянному колену Израилеву, а сестра их Лыбедь была немножечко Юдифью.

Впрочем, для Садулаева между понятиями «история» и «политическая история» — такая же дистанция, как между титулом «государь» и обращением «милостивый государь». Если обычный зануда-историк ценит факты и загромождает всякую мелкую публикацию километровым списком использованной литературы, то историку «политическому» дозволено отрицать само понятие факта («мы не знаем, как все было на самом деле. И никогда не узнаем наверняка») и потому «не отягощать книгу библиографическими ссылками». Здесь библиография занимает всего страничку и состоит из одиннадцати позиций, а наиболее цитируемый автором источник — Большая советская энциклопедия, выпущенная при Брежневе.