– Сегодня ведь воскресенье, да и у врачей, которых мы нашли, договор о конфиденциальности. Они согласны сотрудничать, только если мы назовем имя.

– А в других?

Версавел покачал головой:

– Ты действительно думаешь, что это как-то поможет?

– Вероятно, нет, Гвидо, однако продолжай в том же духе, чтобы включить все это в отчет.

Версавел с пониманием кивнул.

Он хорошо знал, что полиция всегда окружает себя горой бумажной работы, если дело не будет раскрыто.

– Каким будет ваш следующий шаг?

– Визит к родителям. Там еще куча работы, которую предстоит сделать, прежде чем разгорится костер, и я хочу еще раз поговорить с Дегрофом-старшим, – сказал Ван-Ин со скрытой улыбкой. – И не забывай, что они по-прежнему обременены Делё.

– Как будто у них нет других проблем, – засмеялся Версавел.

– Одна последняя вещь, Гвидо, – вдруг сказал Ван-Ин. – Присматривать за Д’Онтом будешь ты. Скажи ему, что он отвечает за поддержание порядка завтра на Занд-сквер.

– Твое слово – для меня закон.

Ван-Ин поднял руку и пошел своей дорогой.

– Эй, комиссар. Ты никого не забыл? – услышал он Версавела.

Ханнелоре медленно шла по коридору, обтягивающая юбка заставляла ее делать мелкие шаги.

– Что за новости! Комиссар Ван-Ин хочет действовать в одиночку, – проворчала она. – Не могли подождать минутку? Или моя компания вас не устраивает?

– Тише, – прошептал он, приложив палец к губам. – Разве мы не договорились действовать на публике по протоколу? – усмехнулся он.

– Я следую за вами по делу, – фыркнула она. – Не надейтесь на большее.

– Но позвольте действовать быстрее, пока Д’Онта не озарила та же идея.

Когда они прибыли на место, Ван-Ин попросил офицера проехать вниз по Бишоп-авеню. Как он и предполагал, шикарный район был наполнен передвижными радиолокаторами, спутниковыми антеннами, съемочными группами и бесконечными фотографами. Конечно, собралась и большая толпа любопытных.

Соседи Дегрофа в одночасье прославились, их показания – это единственное, что кормило ненасытное вещание в это время. По совету профессора Бехейта Патрик и Шарлотта Делайе решили не общаться с прессой.

Как только Ван-Ин и Ханнелоре наконец достигли бунгало и вышли из машины, их немедленно окружил целый рой корреспондентов с микрофонами.

– Они будут предлагать вам контракт, – дразнил Ван-Ин. – Вы так же хорошо выглядите, как судья Анси.

– Просто хорошо, – поправила она. – Вы не можете быть серьезным. Во всяком случае, поддержание профессионального уровня не имеет ничего общего с внешностью. Вероник Анси – карьеристка, и я тоже! – кивнула она.

Они локтями прокладывали себе дорогу сквозь толпу, лес камер и микрофонов. Как только они оказались за барьерами, Ван-Ин вздохнул с облегчением.

Он не завидовал знаменитостям, которые имели дело с такого рода сумасшествием каждый свой выход.

– Интересно, на что это будет похоже завтра, – сказала Ханнелоре. В отличие от Ван-Ина она, казалось, наслаждалась цирком.

Шарлотта видела, как они прибыли, и открыла им дверь.

– Проходите, комиссар, и вы, госпожа Мартенс, – сказала она так, словно ожидала их на ужин. Она выглядела изможденной. Ее небрежно нанесенный макияж не мог скрыть внутреннего хаоса, царившего в ее душе, она походила на зомби. – Мой муж присоединится к нам в ближайшее время. Он отдыхает, – механически сказала она.

Дом пребывал в пустоте, словно отчаяние охватило его неодушевленные формы. Сегодня весь этот дизайн смотрелся как на страницах какого-нибудь издания «Лучшие дома и сады».

– Нет ничего особенно обнадеживающего по больницам, мэм, – сказал Ван-Ин, как только они вошли.

– Больницы? – спросила она дрожащим голосом.

Она опиралась на свою гипотезу, как ребенок гориллы на суррогатную мать.

– Мы обзваниваем, мэм, но не стоит строить надежды. Негодяи не дали нам достаточно времени для более глубокого расследования.

Не было никакого смысла обманываться. В данном случае плохая тактика: бесконечно размышлять над тем, что ограничено неизвестностью.

– Комиссар Делё еще здесь? – Ван-Ин сознательно сменил тему.

– Он с папой в саду. Я как раз собиралась сделать кофе. Может, вы тоже будете?

Ван-Ин почувствовал жалость к Шарлотте Дегроф, но в то же время восхищался стойкостью, с которой она несла это бремя. Бехейт объяснил ему, что родители похищенных детей часто испытывают неестественное состояние некой эйфории в первые двадцать четыре часа после похищения. Реальная боль приходит намного позже. Он сравнил ситуацию с человеком, который случайно отрезал себе палец. Первый момент – везде кровь, потом он понимает, что он отрезал себе палец, и только потом чувствует боль.