– Старшина, что у нас тут произошло?

– Мина упала. – Сафиуллин не смотрел в глаза ротному словно чувствовал за собой вину. – Прямо во двор упала.

– Ты у меня дежурный по происшествиям и по плохим новостям. Говори толком.

– Сержанта Гурьянова убило. Моего каптера Матыцына тяжело ранило в спину. Больше нечего говорить. – Он вздрогнул и окаменел. – Мы белье к стирке собирали. Я только зашел в блиндаж, а следом как рвануло, дверь с петель сорвало. Я выбежал назад, а они оба лежат, у Гурьянова артерию перебило, крови много. «Вертушка» сразу пришла, забрали обоих… Командир, а я не подал команду «в укрытие».

– Как же ты…

– Я не успел. А может, она первой была, я не знаю.

– Вот и не рассказывай об этом больше никому. У нас лучшие укрепления и окопы в полку. А от мины не убережешься. Нелепый случай.

На самом-то деле лучшими считались укрепления в артиллерийском дивизионе, в народе их вполне определенно прозвали «метро». Весь дивизион, располагавшийся выше Рухи, на круглом и голом щебенчатом горбу, на самой верхней площадке полка, просматривался со всех сторон, отчего и вел подземный образ жизни. На поверхности оставались только башни самоходных гаубиц и стереотрубы командных пунктов, а все прочее ушло под землю, под толстый слой бревен, досок и каменных плит. Вот туда, в дивизион, к двум машинам шестой роты, от самой казармы вела траншея, которую так и не дорыли Оспанов с Дуйсембаевым, ее глубина во время обстрела позволяла только ползти. Остальная ротная фортификация, глубиной в полный рост человека, была настоящей гордостью командира и старшины, они построили маленький город со своей баней, столовой, площадкой для отдыха. Все это прикрывалось стенами из камня и бетона, бруствером окопов и соединено траншейными переходами. И вдруг эта мина…

– Когда это случилось?

– Да вот, перед закатом.

– Не бери грех на душу. Она могла и больше беды натворить. Хорошо, что половина роты выходила со мной на блокировку.

– Ребят жалко. А Матыцин мне как младший братишка…

– Они все у тебя братишки. – Ремизов второй раз за день вспомнил Гайнутдинова. – Солдаты они, старшина, солдаты. Вот какое дело…

– Не прошло и полгода, да, Ремизов?

– Нет, товарищ капитан, полгода как раз прошло.

– Что бы вы все без меня делали? Что бы ты делал? – Савельев серьезно, деловито, поджав и без того тонкие губы, прикручивал к кителю лейтенанта орден Красной Звезды. – Вот это настоящая награда! Боевая! Звезда! Она красная, как цвет пролитой крови. Носи с достоинством и честью. И никаких значков рядом. Она должна царствовать на твоей груди.

Твердый взгляд начальника штаба вонзился в Ремизова, он был, как никогда, серьезен. На его груди тоже сияла Красная Звезда, но к ней, к своей, он относился иначе, награду же ротного воспринимал как признак настоящей доблести.

– Вы тоже награждены.

– Оставь. Я только отработал. – Савельев лукаво прищурил глаз. – А ты заслужил. Моя звезда без твоей выглядела бы не только одиноко, но и смешно. Чего стоит награда штабного начальника, когда ротные и взводные, боевые офицеры, не отмечены высокой честью? Я и на твоего замполита наградной оформлял, но сам понимаешь, какой расклад. Начальник политотдела представление из Ташкента отозвал.

– Он самый достойный. Все огни и воды прошел. Дважды ранен.

– Это и без тебя знают, и в штабе дивизии знают. Достойный. Только вот он фигурант в уголовном деле, обвиняемый, и еще не известно, что решит суд.

– Вот именно ему орден бы и не помешал, чтобы суд решил правильно.

– Твоими бы устами да мед пить, – сухо бросил начальник штаба. – Думаешь, мы не отстаивали в Баграме это представление? Комбату пригрозили, будет волну поднимать, сам фигурантом станет. Его представление, кстати, тоже вернули.

Вечером офицеры и прапорщики собрались в столовой батальона. Семь орденов и медалей утонули в эмалированных кружках. Савельев, как начальник штаба, как старший по званию среди награжденных, представлялся первым. Выпрямив спину, расправив плечи, он приподнял кружку с заветным орденом на уровень груди и в наступившей тишине четким голосом произнес:

– Капитан Савельев. Представляюсь по случаю награждения государственной наградой – боевым орденом Красной Звезды, – и выпил залпом до дна, выхватив из нее зубами серебряный орден. Следом за ним представился замполит батальона Добродеев, затем Ремизов, командиры взводов батальона. Когда отрапортовал последний прапорщик, комбат, чувствуя, что от торжественности момента у всех присутствующих пересохло в горле, поставил во вступительной части жирную точку:

– Ну, с Богом. За государственные награды и за достойных!

Выпили, набросились на закуску, утоляя аппетит мясными и овощными консервами.

– Эй, на левом фланге, – окинув строгим взглядом застолье, поднялся Савельев, – кружки к бою. Между первой и второй пуля не должна пролететь. Товарищи офицеры, комбата забыли. Не мы забыли – командование. Иван Васильевич с батальоном с первого дня, все операции прошел, все испытания принял наравне с молодыми и здоровыми, жизнью рисковал, спал на камнях, из одного котелка с солдатами ел. Товарищи офицеры, у меня есть тост за нашего отца-командира, за комбата!