Шрифт:
Итак, вслед за чернокнижниками прошлого современная наука устами Юнга сформулировала: «высшим этапом» развития сознания является забесовление. Без него невозможна алхимическая «удача». И разговор психотерапевта с «подсознанием» — тоже: с кем было бы разговаривать?!
Юнг «вступал в диалог» с демоном по имени Филемон. Тот являлся ему в вице старика с крыльями и рогами быка. Такой контакт стал, конечно, результатом накопления греха, отступления от Христа многих поколений предков. «Его отец был пастором, нетвердым в своей вере, дед — масоном, а бабушка… общалась с духами. Мать Юнга, Эмилия, тоже была медиумом, и сам он с детства искал учителя «на пути индивидуализации». Искал и наконец нашел: «Во мне сидел некий демон, и, в конечном счете, это определило все. Он пересилил меня, и если иногда я бывал безжалостен, то лишь потому что находился в его власти. Я должен был спешить вперед, чтобы поспеть за моими видениями». Сначала это немного беспокоило ученого, но потом он утешился. «Впоследствии… меня посетил очень важный образованный индус, друг Ганди. Мы с ним разговаривали об индийском образовании, но более всего — об отношениях гуру и ученика. Колеблясь, я попросил его рассказать о личности и характере его собственного гуру, на что он ответил: «Пожалуйста! То был Шанка Ракар». — «Вы говорите о толкователе Вед, который умер несколько веков назад?» — спросил я. «Да, я говорю о нем», — ответил он на мой изумленный вопрос. «Значит, вы говорите о духе?» — «Конечно, это был его дух», — подтвердил он. В этот момент я вспомнил Филемона. «Существуют гуру-духи. У большинства людей в качестве гуру — духи…»
Осмелев, Юнг «встречался с духом Ка, египетского мудреца, и с «мертвыми, вернувшимися из Иерусалима, т. к. там они не нашли того, чего искали». Он вызывал дух Василида, александрийского гностика II в. нашей эры… (Давление мрачного душевного заряда у Юнга было огромным и совпало с присутствием злых духов, которые много раз звонили в двери его дома, разбрасывали вещи по комнатам и наводили смертный ужас на семью Юнга. Они представлялись ему «мертвыми из Иерусалима».)»[93].
Вот что творилось в сознании «великого ученого», который брался лечить психически больных людей. «Со-знание, т. е. совместное знание, как оказалось, может быть двойственным: либо совместным знанием с Богом, либо совместным знанием с падшими ангелами — знанием, которое научает человека злу» [81]. А где критерий различения — от Бога или падшего ангела? По плодам узнаете их.
«Плодом философии Юнга явилась его двусмысленная позиция в годы фашизма, когда он был идеологически связан с «Немецким движением за веру». Мифическим героем этого движения был Вотан — древнегерманский бог… соединявший в себе противоположности добра и зла. Как и другие западные либералы, Юнг надеялся на временный характер «эксцессов» в Германии, уповая в духе своей теории на позитивные творческие потенции Вотана, персонифицирующего характер германской нации» [93].
«Вотану» не обязательно быть идолом. Он может прикинуться и «архетипом».
«…Юнг опубликовал статью пол названием «Вотан», в которой проводил явные параллели между Гитлером и владыкой Валгаллы. Юнг полагал, что Вотан возник как живой архетип из германского коллективного сознания и что посеянный им бурный ветер превратился сейчас в ураган…
Соединяя традицию русского символизма и юнговского метода, Метнер с волнением «прочитывал» лицо фюрера: «Совершенно иррациональное; все нутром и сердцем — он подлинно героичен и связан мистически с народом, без всякой мысли о самоуслаждении. При этом он глубоко религиозен». Метнеру — страстному поклоннику Гете, нравилось, что Гитлер «демоничен». Да и сам Метнер любил явиться на маскарад в костюме Мефистофеля.
И вскоре — диавольская плата. Сумасшествие полностью охватит этого «излечившегося» от неврозов пациента Юнга, «Мефистофеля русского символизма»: «Его поместили в… психиатрическую клинику. Судя по всему, постоянно угрожавшее ему раздвоение психики теперь и впрямь настигло его [69] . В состоянии полного регресса, бессвязно говоря исключительно о прошлом и будучи явно не в состоянии воспринимать настоящее, он умер ранним утром 11 июля 1936 г» [160] [70] . «Обрел свободу», как и его любимец Ницше. И провалился отнюдь не в люк театральных подмостков, как восхищавший его оперно-гетевский Мефистофель.
69
Точнее, обнаружилось явно, ведь личность человека вместе с «личностью» подселившегося беса и являются таким «раздвоением», которое способны только фиксировать, но никак не лечить психиатры. Духовную болезнь исцелить можно только духовными методами.
70
Что характерно — повторив судьбу своего отца.
А Юнг все гнул свое: Гитлера он называл величайшим пророком со времен Мухаммеда. Все немецкое, дескать, бессознательно говорит его устами. Он «своего рода духовный сосуд, полубожество или, еще лучше, миф» [160].
Бесноватый целитель писал при этом, что видит в бесноватом фюрере своего потенциального пациента. Но как же хотел он лечить больного вождя и больную Германию? Слушайте, русские: «Юнг предлагал ему взяться за оружие, повернув его против России, что было бы «логичным лечением» для Гитлера и для его нации» [160].
А ведь «лечить-то» надо было от безбожия! Характерно мнение Юнга о Спасителе: «Для меня Господь Иисус совсем никогда не существовал реально, никогда не был полностью приемлемым, никогда не становился достойным любви».
Да, более реальным и более достойным любви для многих немцев вновь стал меняющий обличья Вотан, бог грозы, огня, войны и одновременно — бог колдовства‚ шаманства и экстаза. Беснования еще будет достаточно…
Ну и архетипом же был этот «Вотан»!
В 1848 голу, кота в Европе вовсю резвились демоны революции, в бедном домике американской семьи Фоксов начались тихие постукивания. Никто не ожидает еще, что вскоре эпидемия спиритизма захлестнет весь мир. И выведет на прямой контакт с лукавыми духами миллионы людей. Бесы тихо постучат, и им разрешат войти… Ревущей толпой они ворвутся позже в XX век.
И вот он наступил. Дочь обрусевшего немца Елена Блаватская уже оживила в сознании европейцев иудейскую идею грядущего мессии. Альфред Розенберг, один из будущих идеологов рейха, еще жил в России и вчитывался в «Протоколы сионских мудрецов». Андрей Белый еще не сошел с ума, но уже плакал на могиле безумного Ницше. Самоубийство философа он считал «актом свободы»…