— Да, знаю, — кивнул он. — Я вас уже видел раньше.

— Что?

— У нас маленький городок. Все на виду. Первый раз это было лет пять тому назад. На рынке. Я хотел подойти, заговорить, но начался дождь, и вы убежали.

Я не знала, что сказать. Мелькнула мысль: а вдруг он следил за мной, вдруг намеревается сотворить со мной то же, что и с Лилой? Бред какой-то… Я бросила взгляд на Марию — то ли убедиться в реальности происходящего, то ли в надежде на какую-то защиту, не знаю. Глупость, конечно. Мария в ответ просто улыбнулась.

— Вы сказали «первый раз». Были и другие?

— Да.

— Сколько же?

Он помедлил.

— Три.

— Вы здесь живете?

— Последние семнадцать лет.

Я заметила, что разглядываю руки Питера Мак-Коннела. Эти руки, если верить Торпу, убили мою сестру, на этих руках ее отнесли в глубь леса и бросили там.

— Я перебрался в Никарагуа из-за книги, — сказал он. — Маргарет, жена, конечно, не поверила тому, что написал Торп. Но все это оказалось выше ее сил. Неважно, что сама она точно знала — я не убийца. Другие-то думали иначе.

«Нет, убийца! Самый настоящий убийца…» — рвалось с моих губ, но Мак-Коннел продолжал говорить, размеренно, без пауз, словно принял решение и не намерен умолкать, пока не выскажет все.

— Мы с Маргарет еще какое-то время оставались вместе. Не ради нас самих, между нами уже давно все кончилось. Только ради сына, Томаса. Ему всего три года было, когда вышла книжка. Летом, как только семестр закончился, подхватили мы вещички и переехали на Средний Запад, к родителям Маргарет. Надеялись сбежать от подозрений, от свистопляски в прессе. Меня тогда полиция уже дважды допрашивала, обвинение предъявить не могли — оснований не было, только кого это волновало? Для всех вокруг я был виновен. А книга и в Огайо нас достала. В родном городе жены, похоже, ее прочитали все поголовно. Я, в общем-то, не в обиде на Маргарет за то, что вычеркнула меня из своей жизни. Она за Томаса беспокоилась — каково ему было бы жить у всех под прицелом, с таким клеймом. Ну и само собой, Лила. Маргарет знала, что я никогда не забуду Лилу.

Мак-Коннел говорил с готовностью человека, долгое время не общавшегося ни с одной живой душой. Почему-то вздумал оправдывать жену передо мной. Какое это имеет отношение к делу? Его жена, их сын — все это лишь второстепенные заметки на полях главной истории: что он сделал с моей сестрой.

— Одно время я за вами следила, — сказала я. — Когда прочла книгу, отправилась в университет и нашла ваш кабинет. На двери висело ваше расписание. Страшно было встретиться с вами наедине, но мне хотелось вас увидеть, чтобы у имени появилось лицо.

— В газетах были мои фотографии.

— Ну наверное, не просто лицо. Я хотела посмотреть на вас вблизи — какой вы в жизни. Вот и поджидала в коридоре у кабинета в какой-то понедельник. Напялила огромную шляпу и темные очки. Чувствовала себя полной дурой. Дверь у вас была закрыта, и целая очередь студентов дожидалась. То и дело кто-нибудь поминал имя Лилы. Понимаете, они все явились вовсе не затем, чтобы поговорить с вами о занятиях. Они жаждали сопричастности к трагедии. Один парень даже удумал попросить вас подписать ему книжку Торпа. Я была в бешенстве… Лила погибла, а они ведут себя так, будто вы звезда!

Я старалась унять дрожь в голосе, чтобы не выдать страха.

— Часа через два вы наконец вышли. И первой моей мыслью было, что вы совсем не такой, как я ожидала. Внешность, ваш словесный портрет — да, их Торп передал верно. Но все остальное — манера двигаться, говорить, — здесь он дал маху.

— Само собой. Он же никогда меня не видел.

— Как это?

— Да вот так, — пожал плечами Мак-Коннел. — В книге ему удалось создать впечатление, будто он часами беседовал со мной, а на деле мы с ним поговорили один раз, по телефону, пять минут. — Он потер двумя пальцами козырек кепки; ткань на этом месте потускнела и замаслилась. — А чего вы ожидали?

— Что на вид вы более… ну не знаю… опасный, что ли. Думала, в вас будет что-то такое… — Я запнулась от удивления: это я ему рассказываю?

О чем именно тогда думала, я хорошо помню, — о том, что обнаружу в нем нечто определенно нездоровое — во взгляде ли, в манере держаться, — явную отметину убийцы. Но ничего такого не было.

— Вы поехали в город поездом, — продолжала я. — Я бросила машину и последовала за вами. Кончилось тем, что вы зашли к «Энрико» на Северном пляже, а я устроилась за дальним столом и смотрела, как вы едите. Потом я уже больше не ходила к вам в университет, зато каждый понедельник являлась к «Энрико». И каждый раз там были вы — неизменные спагетти под соусом маринара, вода со льдом, под конец эспрессо. Всегда один, всегда за работой, черкаете себе в блокноте, будто вокруг никого и ничего. Я не снимала ни шляпы, ни очков, но была уверена, что рано или поздно вы меня узнаете.

Мак-Коннел поерзал на стуле. Освещенное пламенем свечи, его лицо поражало. Теперь я понимала, что Лила нашла в этом лице — привлекательную угловатость, глубину глаз с огромными зрачками, большой, твердо вылепленный благородный рот.

— Я и узнал, — проговорил он.

— Узнали?

— Конечно. Лила показывала мне фотографии — те, где вы вместе в Европе, — и вдвоем на пляже, детские фотки. И у Торпа в книге были фотографии. Но даже если б я не видел ни одной карточки, я бы догадался.