Тай виновато улыбнулась, а Доф развел руками:

– Древнее искусство сказительниц и чтиц, то, что наша Тайила продемонстрировала на еще не испорченном севере в Ко-Барох Брел, здесь, в столице, уходит в небытие. Театр превращается в балаган, да еще в самый худший его вариант - дешевый, для нетребовательной публики, охочей до грубых зрелищ, с фривольными сценками, глупыми шутами и шутовками. А ведь раньше балаганы были хранилищами древних легенд и сказаний, вестниками живых богов.

– Многие из них и сейчас поддерживают древнюю веру, хоть это иногда стоит им изрядной потери заработка, - отозвалась Мейри.
– Крупные города им приходится объезжать стороной, ведь там за пьесы о старых временах могут и намять бока, а то и заставить исчезнуть.

Мейри сидела на полу на подушке, скрестив ноги. На ней была сажеская одежда - льняные брюки и длинная туника, расшитые красным крестом. Небрежно заплетенная смоляная коса была еще влажна после банной. Мейри читала письмо от учителя, вглядываясь в бисерно-мелкий почерк сага.

Доф спустя несколько семидневов после выздоровления Алоты все также смотрел сагине в рот. В день, когда он сидел у постели умирающей и не ждал уже спасения для своей любимой, Мейри просто вошла в его дом и заняла его место у изголовья кровати. Он не разу ей не прекословил: когда она сказала собрать и сжечь всю одежду Алоты, он сам увязал в тюк платья, блузы и юбки; когда в доме кончилась соль, которую Мейри засыпала в мешочек и клала в ноги больной, он приволок целый мешок. А потом вместе с Тай ходил высыпать использованную соль, почему-то покрывшуюся черной плесенью всего лишь за несколько дней, в Неду. Он покупал на рынке вязанки крепчайшего чеснока, а потом закапывал загнившие головки в землю у реки, ни разу не спросив у сагини объяснения; он заказал у ювелира широкие серебряные браслеты - Алоте на запястья и щиколотки, - и хоть это для него было понятным. Адмана Ларда коснулась тень иного мира, и он совсем по-другому вчитывался теперь в старинные легенды и сказки, переведенные Тайилой. Для него Мейри была посланницей богов, настолько необычной, что заслонила в его глазах даже Тай, чтицу и одаренную свыше поэтессу.

– Расскажи мне о таких балаганах, - у постановщика загорелись глаза.
– О тех, что еще помнят живых богов.

– Учитель как раз пишет о таком, - Мейри перевернула страницу, скользя взглядом по строчкам.
– Он рассказал, что балаган с юга-запада был у них за три дня до того, как было написано это письмо. Балаганщики показали пьесу о дружбе охотника и преображенного.

– Преображенного?

– Животного, соединенного с человеческим духом.

– Да, конечно, я читал об этом, - взгляд Дофа затуманился.
– Дивная, должно быть, вышла пьеса. Вот бы и мне суметь воплотить на сцене сажескую сказку. Карлик Провах смог бы сыграть любого зверя, найди мы подходящую шкуру.

– Не очень хорошая мысль, - Тай покачала головой.
– Такая пьеса на сцене столичного театра будет равняться открытому протесту против власти бесовиков, а значит, и короля.

– Ты права, - постановщик тряхнул волосами.
– Никто мне не позволит ставить в Патчале историю об охотнике, 'Сказание о Ронильде' попало на сцену лишь потому, что повествует о древних королях, но не ставит их власть под сомнение. Не кажется ли вам милые барышни, что самое время пить чай с пирогом. На этот раз Тай превзошла саму себя. Я трижды проходил мимо кухни и каждый раз с трудом сдерживался, чтобы не отхватить кусочек. В такую погоду чай со сладким - самое лучшее времяпровождение.

– Я принесу пирог и разолью чай, - сказала Алота.
– Тай, Мейри, сидите, не вставайте. Наконец-то займу себя чем-нибудь полезным, а то сижу день-деньской как клуша. И чайник стоит на печи горячим.

– Что еще пишет саг Берф в письме?
– спросила Тайила, когда Доф с Алотой вышли.

Мейри помолчала, глядя на огонь:

– Он пишет, что отъезд откладывается.

– Это ведь плохо, да?
– встревожилась Тай.

– Плохо. Бесовики странно ведут себя по отношению к нашему Пятихрамью. У нас одних за все время с воцарения Ставленника на престоле не было ни одной попытки осквернить алтарь. Мы думали, что это из-за близости к Берше, которая продолжает угрожать нашей границе, но теперь я уже ни в чем не уверена...Все сложно. Вокруг храма крутятся соглядатаи, но никто не пытается навредить или потребовать чего. Шпионы приходили и раньше - старались затеряться в толпе прихожан, но мы всегда знали, кто из них кто, даже украдкой чистили их от мертвечинки. Но сейчас все по-иному. Учитель боится, что нам не дадут уйти так просто - найдут в чем обвинить. Если захотят, найдутся и те, кто будут свидетельствовать против Пятихрамья, мало ли что мы там натворили - ребенка полечили, а он возьми да помри, еще и трупик предъявят, или, того хуже, сказали что-то нехорошее о короле, - Мейри грустно усмехнулась.
– Управитель Четырех Сел привечает бесовиков как дорогих гостей. Говорят, что ближе к морю смерть приносящие будут строить свой храм. А нас словно не замечают... Меня это все тревожит. Очень. Учитель отправил письмо не через королевскую почту, а через доверенного человека. Как только ты найдешь работу, хоть в Патчале, хоть за его пределами, я сразу же уеду.

– Я бы с удовольствием поехала с тобой, на восток или в Медебр, - начала было Тай.

– Нет, - отрезала Мейри, но потом, посмотрев на расстроенное лицо подруги, добавила уже помягче, - Если все образуется, я напишу тебе, когда мы будем в Медебре.

Вернулись Доф и Алота, и компания села пить чай. Адман Лард с уморительным видом поглощал пирог, ахая и закатывая глаза, Алота смеялась и причитала, что разольет чай, Тайила переживала по поводу непропеченной, как ей казалось, начинки, и все наперебой убеждали ее в исключительном качестве фруктового лакомства. Мейри улыбалась.

****

Мейри

– Прочь! Прочь! Уходи! Прочь!
– верещала девчонка.

Она трясла головой, зажмурившись. Ее кудрявые волосы, разделенные на пробор, взлетали, как крылья встревоженной птицы. Снаружи шатра уже раздавались удивленные возгласы, того и гляди кто-нибудь сунется проверить, что случилось в шатре у гадалки. Мейри торопливо заговорила:

– Послушай, я тебе ничего не сделаю. Я пришла, чтобы просить о помощи. Просто посмотри иксид, спроси своих акай, - сагиня нарочно употребила котегское слово, которым люди из племени юной гадалки называли пленсов.

– Нет! Нет! Выйди! Не хочу!

– Я ничего тебе не сделаю. Если я дам тебе слово, что не буду трогать твоих акай, ты разложишь для меня карты? Я заплач у.

Мейри полезла в кошель и сделала шаг к столу. Гадалка закрыла лицо ладонями, визжа почти в полный голос.

Чародейка оказалась молоденькой, хорошенькой девушкой, кудрявенькой и пухлогубой. Лишь взглянув на Мейри, она подняла крик. Сагиня не хотела вредить котегке, но сама не была полностью уверена в том, что ее присутствие не повлияет на 'дар' гадалки.