Мы сели. Куэ заказал дайкири без сахара, но лимона побольше. Актерская диета? Нет, возразил он, подражаю Великому Мастеру, и тебе следовало бы. Я взял мохито и долго развлекался, изучая, играя, встряхивая эту метафору Кубы. Вода, растения, сахар (коричневый), ром и искусственный холод. Все хорошенько перемешать и в стакан. На семь (миллионов) человек. Рассказать Куэ? Это развяжет его воображение. Хьюз пишет, что связанный человек гораздо страшнее свободного, ведь он, кто его знает, в любой момент может выпутаться. Вот так и я страшился воображения Куэ. Но я парень рисковый. Куэ выслушал, свистнул то ли официанта, то ли своего приятеля, попросил повторить (не забыв предупредить, как всегда, чтобы пустые бокалы не уносили) и разошелся, освободился от пут, да что там, понесся во весь опор, жонглируя жизнью, человеком, вечностью. Избавляю читателя от дурацкого нагара диалогов и представляю его вниманию полное собрание сочинений Арсенио Куэ. Точнее, его пандекты. Не знаю, какова их ценность. Во всяком случае, тогда они помогли нам убить то, что Куэ ненавидит больше всего на свете, — время.

ИСПОВЕДЬ КУБИНСКОГО ПОИЛЬЩИКА КОФИЯ

Об опиуме

(Арсенио де Куенси, разглагольствуя, живо перескакивал с одного на другое. Все заголовки, разумеется, принадлежат перу автора):

Из Шестипалого Монаха (Селело, династия Сунь Хунь II): «Опиум — религия для китайцев».

Из Маркса (интересно, Маркс читал Гегеля? Граучо. Граучо Маркс, а не Граучо Гегеля):

«Труд — опиум для народов».

Из Грегори ЛаКавия:

«Кино — опиум для зрителей».

Из Сильвестре Искренневашего (династия Кинь О): «Опиум — кино для слепцов».

За четыре столетия до Сартра, Кристофер Марло:

Фаустр (так он и сказал, потом поправился): Фауст: Where are you damned?

Мефистофель: In hell.

Фауст: How comes then thou art out of hell?

Мефистофель: Why this is hell! [86]

Фаустализм:

Существует множество истолкований «Странной Истории доктора Джекила и мистера Хайда»: одни — мудрые (Борхеса), другие — общепризнанные (Виктора Флеминга), третьи — обескураживающие (Жана Ренуара). Это я, заметь, беру литературу, кино и телевидение. Современную культуру. Наверняка есть еще куча более ранних, мне неизвестных, но, думаю, ни одна из интерпретаций — магических ли, психоаналитических ли, рационалистических — не разгадывает главную тайну. (Пауза. Арсенио Вольфганг Куете сделал драматическую паузу, подняв бокал.) Эта повесть Стивенсона, Сильвестре, записывай, есть версия мифа о Фаусте.

Искусство и его Служители:

«Neither the lunar nor the solar spheres,

Nor the dry land nor the waters over earth

Nor the air nor the moving winds in the limitless spaces

Shall endure ever:

Thou a’one art! Thou alone!» [87]

Куэвафис:

«И как теперь нам дальше жить без варваров?

Ведь варвары каким-то были выходом».

Mansportret:

«The condom is a mechanical barrier used by the male» [88]

Что сказал бы на это Филитео Саманьего, тайный автор Уминны?

Вот какой вопрос задают мне неизменно на ушко, поздно ночью, с итальянским акцентом: А был ли Викторио Камполо?

Англичане в ванной:

Ванны «Эурика» («Шэнкс и К°», Ltd., Барнхед, Шотландия, см. отель «Сиракузы» на пляже Каней) значительно облегчили бы научный труд Архимеда (или вновь дает о себе знать неиссякаемый юмор английских водопроводчиков?)

Небытие — второе имя Вечности:

Небытия больше, чем бытия. Небытие всегда латентно разлито по миру. Бытию приходится осуществляться, проявляться. Бытие исходит из небытия, борется за свою явленность и вновь исчезает в небытии.

Мы не обитаем в небытии, но оно неким образом обитает в нас.

Небытие — не противоположность бытия. Бытие — это и есть небытие, иначе поданное.

Райская муза, или Меч, разрубающий узел, что стягивает Куэ:

Первооткрыватели приняли нашу морскую корову за сирену: сосцы, почти человеческое выражение морды и манера совокупляться довершали сходство. Но многие другие символы — из растительного мира — от них ускользнули.

Пальма с ее женским телом и всклокоченной зеленой шевелюрой — наша медуза горгона.

Тлеющая сигара (курево, «пуро де марка» вон для тех иностранцев в темном углу) — птица феникс: когда она, кажется, погасла, умерла, пламень жизни взвивается из ее пепла.

Банан — гидра тропиков: ему отрубают голову-связку, а взамен тут же вырастает новая, и он обретает новую жизнь, живую новь.

Чайная кантата, Кофейный ноктюрн, Матейная фуга:

Кофе — стимулятор половой активности. Чай — умственной. Мате — примитивная горькая гуща одним буэнос-айресским утром 1955 года в Нью-Йорке. (Я говорю за себя и чуть-чуть за тебя, Сильвестре. Пусть ученые мужи плетут что хотят. Потому и привожу личный пример из собственной, давней жизни.)