Его состояние выражало смятение и боль. Казалось, что этот пожилой человек сейчас заплачет и слезы потекут по его щекам. Но Томас взял себя в руки, откинулся на спинку кресла, открыл, а потом снова прикрыл глаза. Он ожидал продолжения разговора, потому что понимал - этому необходимо положить конец. И голос Джима Робинзона не заставил себя долго ждать.

– Ты, Томас, должен прекрасно понимать, что мог помочь мне в тот момент, когда я находился в отчаянном состоянии. Но ты смотрел мне в глаза и даже не попытался ничего предпринять.

Томас возмутился такому обвинению и в его словах послышалась робость и недоумение.

– Да, я, бесспорно, в душе желал помочь, но каким образом. Не в моей власти изменить решение суда. Без сомнения, всем было понятно, что за тот поступок, который вы совершили, не стоило прибегать к таким мерам. Но....
– Томас запнулся, потому что голос Джима перебил его.

– Вот именно "но...". Не один житель этого города не отважился купить землю, на которой стояла та самая виселица. Один ты герой решил прибрать к рукам, что так дешево отдается. В насмешку надо мной и над всеми несчастными, которые прошли через эту злополучную виселицу, ты выстроил свои хоромы, прямо на том самом месте, где она стояла.

– Да. Но я об этом узнал два года спустя, - возмутился Томас и добавил: - Эти места так изменились, что я даже и не подозревал о таких вещах.

– И, тем не менее, ты ничего не предпринял. В конце концов, ты мог продать этот дом и убраться в другое место. Но ты решил остаться вопреки здравому смыслу. Теперь ничто не остановит меня и я завершу начатое дело, - прохрипел голос Джима, и он в очередной раз зловеще расхохотался.

Томаса Уэли передернуло, он дрожащими руками набил свою трубку и прикурил, жадно проглатывая дым. Томас начал размышлять о попытке предотвратить дальнейшее покушение на жизнь его дочери и жены. Он долго расхаживал, вымеряя шагами комнату от окна до дверей. Листки бумаги в его руках изрядно поистрепались и, в очередной раз взглянув на них, он положил их на стол, разглаживая складки и пробегая глазами по строкам еще и еще раз. Строки сливались в единое пятно. Вечер прятал солнечные лучи за городом и в комнату зловещим туманом неукротимо наступал вечер.

Томас зажег газовый рожок, не выпуская трубку из рук, расположился в кресле и таким образом провел, бог знает сколько времени, со своими печальными думами. Голос Джима Робинзона в этот вечер больше не беспокоил его.

Поздним вечером в кабинет постучала Анна и пригласила Томаса отужинать. Томас отворил дверь и пригласил супругу в кабинет. Анна волновалась, что ужин стынет, при этом напомнила Томасу, что тот не явился на обед. Но Томас не слышал ее. Он взял Анну бережно под локоток и провел ее мимо стола к креслу. Анна увидела на столе те самые предсмертные записки Виолетты и Робинса. Она почувствовала, как сердце забилось от нехорошего предчувствия. Томас усадил ее, а сам, продолжая прохаживаться по комнате, начал разговор, без робости и малейшего возбуждения в голосе.

– Милая моя Аннушка. Мы прожили с тобой без малого уже 37 лет. Много пришлось пережить нам за эти годы. Мы похоронили с тобой четверых детей. Мой бизнес потерпел полное фиаско, но о нем мне говорить не хочется, потому как он не заслуживает внимания в сравнении с потерей наших детей. Сегодня я выяснил причину всех наших напастей и невзгод. Как это тебе не покажется невероятным и ты можешь решить, что я сошел с ума...
– Томас на какое-то время задумался, взглянув на Анну, проникая взглядом в ее сознание, продолжил, - пойми, милая, со мной все в порядке. Ты должна помнить о том случае на виселице, свидетелем которого мне пришлось быть. Я рассказывал тебе о нем. Того парня звали Джим Робинзон. Так вот, что я тебе скажу. Это он причина всех наших несчастий. Это он подстроил все эти убийства наших несчастных детей. Это он живет призраком в нашем доме. Обрати внимание на эти записки.
– Томас взял со стола записки и протянул их Анне.

Анна дрожащими руками взяла бумагу и с нескрываемой печалью в глазах прочитала их. А Томас продолжил:

– Ты видишь, о чем они там писали. О голосах и разговорах. Вспомни, как Робинс часами напролет говорил сам с собой в своей комнате. И припомни те показания, которые давали те подонки, убийцы Питера, утверждая о каких-то голосах по ночам. Теперь я начинаю подозревать, что они вовсе и не подонки, а просто напуганные ребята, которые действовали в сговоре со своим страхом, а не со своей совестью.

– Но Томас....
– попыталась возразить Анна.

И Томас, приложив палец к губам и сделав умилительную гримасу, дал понять ей, чтобы она его внимательно слушала дальше, и продолжил.

– Дело в том, что я сегодня сам имел возможность общаться с этим собственно призраком Джима Робинзона. Первый мой контакт с ним произошел за завтраком и ты, моя милая, это очень точно подметила, что я увидел призрака. Только с той разницей, что я его не увидел, а услышал. Позже, в этом кабинете мне опять представился случай войти с ним в контакт. Он подтвердил свою причастность к смерти наших детей. Но самое невероятное в этой истории, что этот призрак намерен продолжать в том же духе. Джим Робинзон считает меня виновным в его смерти, в том, что я построил этот дом на том самом месте, где ему пришлось умереть, что продолжаю жить в нем, зная об этом. Он дал понять, что никакая сила его не остановит. Но я нашел выход и не дам ему продолжать свои гнусные похождения. Я просто нарушу все его планы и смешаю ему все карты.

– Что ты задумал?
– Анна с испугом посмотрела на Томаса, встала из кресла и продолжила, - тебе не под силу бороться с призраками или с приведениями. Может, просто продадим этот проклятый дом и уедем подальше из этих мест?

Но Томас тут же отверг предложение Анны и высказал свои суждения по этому поводу.

– Это не даст никакого результата. Если Джим Робинзон в облике призрака свободно перемещается из дома в дом и даже с улицы на улицу, то ему не составит никакого труда следовать за нами везде, куда бы мы ни уехали. В нашем положении я вижу один единственный выход, и я незамедлительно им воспользуюсь.